«Серый и Калерия», рассказ

Серый уговорил сына и невестку остаться в Москве, чтобы не быть одному: одиночество вдовца казалось ему невыносимым. Он был уже год как на пенсии, но продолжал работать по просьбе начальника цеха. Однако после смерти жены взял отпуск на полгода – резко ослабевший организм просил покоя. Уход ему тоже требовался: с Надей он не ведал, что такое каждодневные домашние хлопоты. Двухгодовалая внучка, похожая на Надю, немного отвлекала от тоски. Жена Алексея возилась с дочкой, убиралась, готовила, рассказывала свёкру о Мурманске, о большом белом корабле торгового флота, где работал Алексей. Сергей Сергеич, слегка умерив пристрастие к рюмке, всё чаще стал задумываться. О жизни и смерти. Почему-то о Боге. Покойная жена частенько ходила в церковь, Серый же не помнил, когда был там в последний раз. Но любил куличи и крашеные яйца на пасху. Надя верила, что Бог есть, он всё видит и знает, он самый справедливый и каждому воздаст по делам его, но Сергея это не трогало ни с какого бока. Есть, нет – какая разница? Всё равно к восьми – на работу, заболеешь – в поликлинику, захочешь выпить – в магазин, станет скучно – под боком жена да вот и он – цветной телевизор напротив… Гляди, пока не надоест. Все кругом ругаются, воруют. Безгрешных нет. А Бог-то при чём? Порядки на земле заведены людьми, и каждым движет свой интерес, хоть «бомжом», хоть президентом…
Но после внезапной смерти жены, ничем не болевшей, взрывной волной ударил вопрос, голый и страшный: почему умерла Надя, а не он, Серый? Ведь это он повинен в убийстве живой твари, а Надя не виновата. Если Бог есть, то где же его справедливость? Не может Бог так жестоко поступить – и нет его, значит. Но ускользающая нить какой-то трудной мысли не давала Серому покоя, что-то мешало ему доверять собственному выводу.
Однажды он решил задать мучивший его вопрос Калерии, для чего подстерёг её возле подъезда. Калерия остановилась. Наклоняясь к её невероятному лицу, Серый мрачно спросил:
– Ты женщина умная, скажи мне, за что Бог прибрал мою Надю? Он должен был меня, а не её, понимаешь?
Что должна была понять Калерия, он, конечно, не объяснил. Он не знал, что Калерия обо всём давно догадалась сама: по крупицам правда, хоть и не полная, выписывалась во время поисков Барона, оставалось только соединить всё, о чём свидетельствовали разные люди, да вспомнить угрозы соседа. А после Надиной внезапной кончины Серый выдал себя с головой и продолжал выдавать, сам того, видимо, не осознавая. Вскоре после поминок принёс Калерии дюжину хороших книг, купленных ещё при застое, да так и не читанных. Умолил взять два Надиных отреза («Зачем они мне теперь? Возьми себе, именем покойницы прошу!») – атласный и ситцевый индийской выделки…
Подумав, Калерия сказала:
– Пути Господни неисповедимы, вы это знаете, Сергей. Если ваш грех серьёзен, Бог выбрал для вас ужасную кару. Он приговорил Вас… к жизни, но без любимой жены… В муках душевных… А если бы Он вам смерть послал, вы были бы освобождены от земных страданий. Страдала бы ваша жена.
Сергей вскинулся, мгновенно озлясь:
– Во, блин! А как же ты? Ты-то чем Бога прогневила? И дети твои? Почему Бог сделал тебя вдовой?
– На войне журналисты погибают, как солдаты, мы с мужем знали об этом. Он выбрал свой путь, и я ему не препятствовала… А Бог мне всегда помогал, и теперь помогает, как никогда раньше… Я могла бы вам кое-что рассказать, но... это ни к чему.
Сергей набрался духу и пристально посмотрел в два синих омута – о чём она? «Неужто знает?.. Ведьма!»
Последние слова Калерии относились только к её судьбе, а он мгновенно перевёл их на себя, поскольку его настороженное сознание ежеминутно и со страхом ожидало изобличения…
Время вязло, как в тумане. Какие только мысли не бередили Серого! Самая неотвязная – о Божьей каре. «А что, если ещё раз согрешить? Ведь Бог опять должен предъявить мне счёт! А вдруг он снова не меня, а внучку или сына – того… за мой новый грех-то? Нет уж, хрена… А что как после моего греха ничего не случится ни с кем? Тогда брехня, что смерть жены была посланным мне Божьим наказанием, просто совпаденье вышло: чёрт дёрнул Надю мыть пол, тяжесть таскать, ведро это проклятое… Она весила под 90, давление скакануло – и п…ц! Шалишь, Боженька, я вот устрою тебе проверку. И погляжу ещё, где ты там есть…»
Стал он думать, что бы такое учудить. Надя, помнится, толковала про заповеди Божьи: не убий, не укради, не прелюбодействуй… что ещё? Спросил у невестки – не помнит. Сын тоже то ли забыл, то ли вовсе не знал. А Калерия знала. Записал. Кривился: волы-то откуда и рабы? Во допотопие! И кумир давно уж сотворён один на всех – деньги… А как отца с матерью почитать, ежели отец Серого пил и дрался, а мать всё ему прощала, даже слёзы поротого сына? Устарело святое писание… опиум для народа, как пить дать. «Но – поглядим!» – сказал себе Серый в один прекрасный день, поглядел в окно – и увидел Калерию с детьми. Они чему-то весело смеялись.
Стояло в разгаре бабье лето, нынешнее воскресенье выдалось особенно тёплым. На Калерии было длинное голубое платье с широкими рукавами, с узорным вырезом на груди. Волосы, перехваченные узкой голубой повязкой, искрились и переливались на солнце. «Уродилась же, стерва, – подумал Серый восхищённо. – А ведь без мужика… А я без бабы… А что, если… Только… как подъехать?.. Подарок приготовлю… дам понять. Тут без подхода не отломится… по-хорошему надо с ней…» И выругался по привычке, ласково так.
Вышел на крыльцо, закурил. Калерия с детьми уже откочевала к детской площадке. Старшая дочь, смеясь, раскачивала на качелях братца, а младшая, наряженная в вышитый комбинезончик, сидела на корточках в песочнице с совком в руке. Калерия не спускала с неё глаз, примостившись на скамейке. Серый приблизился к ней. Поздоровался. Она отвечала рассеянно. Покашлял. Потом сказал: