«Твори, выдумывай, пробуй», повесть

Елена Сафронова

* * *
Назавтра к указанному времени Гриф выглядел так прекрасно, что не мог отойти от зеркала. Уложенная парикмахером богатая шевелюра, надушенные усики и лиловый смокинг в талию. Гриф соригинальничал с цветом вечернего туалета, разумеется, намеренно и просто улетал от немудрящей шутки, связанной с ним. Любил всеми способами навести разговор на цвет его облачения и, вызвав вопрос или, по крайней мере, всеобщее внимание, торжественно пояснить, что в средневековой Италии цветом траура был лиловый, и знатным мертвецам нарочно изготавливали одеяния этого цвета, а иные потенциальные покойники заранее шили себе роскошный погребальный наряд в лиловой гамме… 
Для Грифа это высказывание было так себе, невинным, но почему-то публика от него спадала с лица с завидной регулярностью – вот писатель и полюбил пускать его в ход. Он, чтобы не терять даром времени, стал оттачивать фразы, которыми наведет сегодняшнее незнакомое собрание на свой любимый прикол… и так увлекся, что едва не пропустил звонок мобильника. Номер на нем не определился, но Гриф снисходительно и даже польщенно хмыкнул, верно истолковав скрытый номер как принадлежность его владельца к кругам безусловно привилегированным. Невероятно благопристойный бас из трубки доложил, что транспорт для господина Грифа подан – лимузин «Lincoln» стоит прямо у подъезда, номер такой-то. Номер у автомобиля сообщил Грифу ту же информацию, что и номер – вернее, отсутствие последнего – у мобильника. Гриф расплылся в улыбке, подумав, что лишь сегодня, лишь сейчас по-настоящему взошла его звезда. 
Несмотря на то, что лимузин «Lincoln» во дворе Грифа был один, и на то, что он стоял прямо напротив подъезда, и на то, что Гриф не страдал ни рассеянным склерозом, ни топографическим кретинизмом, ни куриной слепотой, лишь только писатель появился из подъезда и шагнул в дивный, опаловый августовский вечер, ему роскошная черная машина длиной с трамвай мигнула фарами. Затем из нее выскочил шофер и открыл перед Грифом заднюю дверцу, одновременно протянув руку за кожаным рюкзаком – естественно, любимая торба Грифа совершенно не подходила к смокингу, но должен же он был куда-то сложить подарочные экземпляры новой книги!.. А водитель, как мило, моментально оценил туалет Грифа и забрал у него ношу, сбивающую стиль. Все это безгранично понравилось Грифу. 
Как и то, что по приезде шофер взял рюкзак Грифа и сам понес его. 
Хотя идти было от машины вовсе недалеко – пересечь узкий тротуар замоскворецкой улицы и войти в особнячок, от крыльца которого открывался идиллический вид на плавное течение главной реки страны. Снаружи особняк выглядел просто великолепно приведенным в порядок памятником архитектуры начала XIX столетия…
…зато внутри, куда Грифа пропустил швейцар в униформе, напоминающей вечерний костюм джентльмена, почтительно и вместе с тем достойно поклонившийся ему, обстановка оказалась такой, что Гриф внутренне ахнул. Роскошью его давно уже было не удивить. Но тут была не просто роскошь. Тут была убедительная имитация средневековья. Правда, средневековья, вряд ли имевшего отношение к конкретной стране либо эпохе. Скорее, условного, декорации к историческому сериалу с солидным бюджетом – либо, возможно, постановки какой-либо пьесы Шекспира в богатом провинциальном театре, руководствующемся штампами о том, как должен выглядеть тронный зал и смежные помещения. И еще, на вкус Грифа, внутри было слишком много портьер и гобеленов. Даже обои гобеленовые, впрочем, эффектные…
На лестнице, идущей широким винтом, Грифа встретил еще некто в униформе и вежливо попросил отдать ему мобильник, так как, по правилам вечеринок Фонда, все гости пользуются средствами связи хозяев. Гриф пожал плечами и отдал. Некто, видимо, исполнял роль типа секьюрити – он выключил телефон, окинув его «рентгеновским» взглядом, и молниеносно, стараясь сделать это незаметно, обвел силуэт визитера портативным металлоискателем. Проверка показала, что Гриф чист, аки дитя перед первым причастием, и секьюрити перенял у шофера почетного гостя и его «багаж». 
Грифа проводили в комнату, которая представляла собой имитацию тронного зала монарха средней руки – где пристроили рюкзак у стены. В этой комнате царил полумрак, пылал настоящими дровами камин; отсвечивали сдержанными бликами щиты и сабли по стенам, вперемежку со шпалерами, зиявшими пятнами бархатной темноты, у стены громоздилось высокое кресло, а посередине был накрыт овальный стол, окруженный стульями с готическими спинками. Все это было настолько продуманно-романтично… что человек в льняной рубахе навыпуск, демонстративно противоречащий обстановке, не мог быть не кем иным, как президентом Фонда, «закорючкой», утаившей до поры до времени фамилию. Гриф полагал, что инкогнито ненадолго. С дружелюбнейшей улыбкой президент двинулся к нему навстречу, расставляя объятия:
 – Дорогой Роберт! Какая честь для нас! Как мы рады, что вы почтили нашу вечеринку своим присутствием! Признаться, побаивались, побаивались, что не сочтете ее, так сказать, себя достойной!.. Или – что вы заняты, пишете новый роман, а мы тут отвлекаем… Тем более, что накануне пригласили, не дали вам, так сказать, опомниться… Но вы сами увидите – нам иначе нельзя… Понимаете, условия вечеринки таковы, что все должно происходить, так сказать, экспромтом… Сюрпризом должно быть, сюрпризом! Иначе ведь неинтересно, правда? Адреналинчику не хватает нам всем, вот что! Адреналинчику!..
 – Я как раз тоже, – заговорил Гриф, на ходу выставляя голос, чтобы звучал глубоко и солидно, но президент Фонда, будто не услышав, что его гость готов перенять эстафету речи, продолжал:

Страницы