«Янтарная комната», роман

Наверное, так бы и случилось, если бы не Сашенька. То ли она была совсем маленькая и не понимала неловкости положения, то ли всегда знала, как надо поступать, – но когда он впервые вышел во двор, Сашенька просто улыбнулась ему издали и пошла навстречу, а за ней две малявки. Одна – рыженькая, с носиком кнопкой, а вторая – беленькая (та, что дурочка). Сашенька спросила его, ещё издали, неровным чистым голоском, который странно звякнул о толстые серые стены, прогудел в трёх арках и ушёл вверх:

– Ты уже выздоровел?

– Ты уже выздоровел? – повторила за ней дурочка.

И он – тоже издали – кивнул, а поравнявшись с ней, как бы мимоходом протянул коробочку и сказал с деланным безразличием:

– Вот. У нас валялась... Может быть, тебе на что-нибудь пригодится…

И она взяла, как-то спокойно и порывисто одновременно, а дурочка захлопала в ладоши:

– Мы отнесём это в Янтарную комнату! Ты слышал, как колокол гудит под землёй? Это Янтарная комната, мы туда скоро пойдём. Через калинизацию. Через вон тот люк!

Что-то действительно звенело. И довольно часто. Тяжёлый гулкий звон, казалось, и в самом деле идёт из-под земли. Но взрослый Серёжа предполагал, что звенит где-то в порту, или в мастерских возле порта, или на заводе, где делаются тяжёлые металлические детали для кораблей. Может быть, это куют цепи. Или якоря.

Серёжа попытался объяснить дурочке про завод, про цепи, но та не слушала и доказывала своё. Так пылко, что пенка выступила по уголкам губ. И глубоко-глубоко под длинными тёмными бровями маленькие жёлтые в крапинку глаза светились фанатическим восхищением.

Сашенька не перебивала её – только смотрела на Серёжу пристально. Уверенная в том, что он не станет смеяться. Выяснять. Доказывать.

И потом долго ещё она, младшая, руководила их отношениями. Конечно, тут была и самая простая причина. Она всегда жила в этом городе. Она хорошо знала всех людей, с которыми Серёже пришлось столкнуться впервые. В сущности, даже Серёжиного отца она знала лучше, чем сам Серёжа. Она так просто, так хорошо говорила: "Дядя Костя". Он не мог так же хорошо, так же просто сказать "папа".

2

Встречать "Николая Островского" они поехали на такси вчетвером: мама с Серёжей и Рита с Сашенькой. Последний раз он был в порту в тот день, когда впервые увидел Сашеньку, только что родившуюся. Серёжа помнил тельняшку, в которую её замотали, помнил каюту Аркадия, но совсем забыл порт.

А Сашенька и в порту держалась легко и свободно. Как во дворе.

Серёжа не знал, куда нужно идти, что делать. Общая атмосфера праздника не захватывала его. Было неловко. Будто он случайно попал на чужой день рождения. Всё было чужое! Портовый лязг, портовые запахи, люди, цветы… А он повсюду ходил за маленькой девочкой и чувствовал себя большим, плоским и неповоротливым, как баржа, которую ведёт на буксире крошечный уверенный катерок. И лишь гордость не давала Серёже взять её за руку. Замечая других мальчишек, Серёжа прикидывался, что приставлен присматривать за этой малышкой. А она подыгрывала ему. Но сворачивая куда-нибудь за угол или поднимаясь по ступенькам, бросала через плечо взгляд – как бы тайно проверяя, на месте ли он, ничего ли с ним не случилось.

Её взгляд… Отуманенный и одновременно пристальный. Тоненькой кисточкой нарисованные глаза. То оба, то по одному появляющиеся в щели между чьими-то взрослыми спинами… "Ты где? А, здесь! Хорошо! Теперь сюда! Осторожно!" У Серёжи на крутых трапах кружилась голова, а она бегала вверх и вниз, не спотыкаясь, не сильно придерживаясь за перила, уверенная и немножко фамильярная с этим огромным судном. Будто оно отчасти принадлежало и ей – как отчасти принадлежал ему, Серёже, бабушкин дом.

Встреча родителей… Радость, поцелуи, расспросы и даже румянец на щеках выглядели неестественными. Казалось, они смотрят, как поступают все остальные, – и повторяют за ними.

Серёже стало немножко легче, когда он оказался в каюте Аркадия. Хотя там всё было ещё глупее. Толстуха Рита, виснущая на муже, как девочка. Аркадий, которому от этого слегка неловко. Аккуратный, нарядный, он казался почему-то… чуть взъерошенным, не выспавшимся. Вроде как его слишком рано разбудили и заставили участвовать в бурном всеобщем веселье. Скорее всего, он и в самом деле не спал этой ночью. Может, именно ночью и происходили неприятные дела, о которых мельком слышал Серёжа – "досмотр", "таможня"…

А может, Аркадий не мог уснуть просто потому, что очень ждал. Соскучился по своей толстухе, по своей девочке. Может, он до самого утра возводил на койке конфетную гору, высыпал кулёк за кульком, перекладывал так и эдак…

Столько разных конфет Серёже и в магазине не приходилось видеть. Он сидел на койке рядом с этим пёстрым сооружением и всё не решался его потревожить. Наконец всё-таки выбрал одну конфету, у подножья, и стал её разворачивать. Сашенька, наблюдавшая за ним с другого конца койки, рассмеялась (он впервые увидел, как она смеётся) и, упёршись двумя ладошками в гору, обрушила её прямо на Серёжу…

Действительно! Не навеки же Аркадий строил свою гору! Серёжа вдруг перестал важничать и толкнул конфеты на Сашеньку. А она – снова на него.

На взрослых он не смотрел, но чувствовал – то ли виском, то ли вообще затылком – их умилённые взгляды. Старательно делал вид, что ничего не замечает.

Подыгрывать взрослым он не собирался. Да, была когда-то крошечная девочка, которую заворачивали в махровое полотенце и тельняшку. И было очень интересно и смешно, когда говорили, что это – его, Серёжина, жена. Игра, которой он забавлялся много лет. Но девочка в розовом пальтишке, с двумя тугими петельками косичек – как бы оторвалась, освободилась от той, маленькой. И вот на неё, на новую, никто не имел право посягать своими взглядами и шуточками.