«Девяносто первый или путь в бронзу», окончание романа

Гиго Матиашвили лежал на столе – бледный, с крупными каплями испарины на лбу, но в сознании. Камо направлял на оселке нож, доводил его до бритвенной остроты.
– Фома, поди сюда, – окликнул он Степанова. – Держать его придётся.
Раненому дали выпить два стакана водки. В зубы встави-ли палку – кусай сильнее! Камо прокалил узкое лезвие над све-чой, протёр той же водкой. Фома положил ладони на плечи Гиго, изготовившись в любую секунду применить силу. Он и приволок на себе раненого боевика сюда, на Елизаветинскую улицу, в квартиру Саркиса Касьяна.
Они прорывались к Тифлису через ботанический сад, ос-тавляя лоскутья одежды и кожи на колючках всяческих зеле-неющих диковин. Надсадный лай собак сместился в сторону и сделался едва слышным. Камо загодя приказал отряду полить обувь эфиром, и псы, похоже, потеряли след.
Удручённо разглядывая пустую склянку, – кто ж знал, что Гиго схлопочет пулю? – Камо сказал:
– Усыпить не получится. Зато водка есть. В наполеонов-ской армии тоже так руки-ноги резали. Офицеру бутылка коньяк выпить давали, рядовому – палка в зубы. А у нас – и бутылка, и палка хороший есть. Красота!
– Ты откуда знаешь, про армию про наполеоновскую? – удивился Фома.
– А-а, – отмахнулся Симон. – Попался в тюрьме один кни-жонка…
Фома уже знал, что обладает кавказец удивительным да-ром: всё, что когда-либо прочитал, помнит и может повторить до строчки, до последнего знака.

Тот день не задался с самого утра. Экипаж с деньгами, выехавший из Коджори, запаздывал, и боевики истомились в ожидании, перегорели. Фаэтон наконец появился, но за ним следовал второй – деньги везли с усиленной охраной. Первые две бомбы, брошенные Кахояном, не взорвались, и засада об-наружила себя. Извозчики стегнули коней, четверо солдат от-крыли неприцельную, для острастки, стрельбу. Камо проскри-пел зубами – бомбы готовил он лично – и швырнул третью. Взрыв разметал охранников, превратив коляску, в которой те находились, в щепки. Споткнулась и упала лошадь переднего фаэтона. Оставалось малое – спуститься к шоссе и забрать деньги. Неожиданный отпор налётчикам оказал охранник, ехавший рядом с кассиром в первом экипаже. Раненный оскол-ком, но, не исключено, с фронтовым опытом Японской, он отка-тился к обочине, залёг за камнем и открыл огонь, не позволяя боевикам высунуться из укрытий. Обойти его с тылу не пред-ставлялось возможным – после ареста Орджоникидзе Камо действительно испытывал острую нехватку людей.
Фома Степанов, лежащий за валуном, по правую руку от Симона, пережил настоящее потрясение. Оглушительный взрыв, выстрелы «трёхлинеек», ржанье обезумевших лошадей, изуродованные тела охранников – в сравнении с происходящим успенская экспроприация показалась ему делом пустячным, парадом-алле на дневном представлении, не более. «Солдатиков-то за что, Боже ты мой?! – Фома повернулся к Симону. – Обещал же, что людей убивать не придётся…» Но вопроса так и не задал – не ко времени пришлись бы вопросы.
Фельдпочта с ценным грузом опаздывала, и в Тифлисе приняли решение выехать навстречу. Когда же ветер донёс с Коджорского шоссе раскат взрыва, стало ясно: происходит что-то неладное, следует поторопиться. Вслед за конной жандар-мерией к месту происшествия выдвинулись проводники с соба-ками.
Оценив скорость, с которой охранник меняет винтовочные обоймы, Камо уважительно цокнул языком. По привычке он считал выстрелы. «Пусть кончатся патроны – кинжалами возьмём».
Донёсшийся издали стук копыт приободрил стойкого фельдъегеря и привёл в отчаяние налётчиков – к месту проис-шествия спешили жандармы.
– Отходим! – подал команду Камо.
Уходили к ущелью, пригибаясь, прячась за кустами и скальными выступами. Подоспевшие жандармы спешились и цепью пошли следом, спустили собак.
Начался сильный ливень, и вряд ли Фома смог бы объяс-нить, как в горячечной спешке отхода удалось ему услышать вскрик и оглянуться. Гиго лежал на каменистой тропе, корчась и прижимая к бедру окровавленные ладони. Вернувшись, Степанов рывком поднял боевика на ноги, подставил плечо.
– Идти сможешь?
Матиашвили не ответил, махнул рукой.
– Туда! Горы спасут.
В ботаническом саду, под проливным дождём, сделали краткий привал. Отдышались, на бедро Гиго наложили жгут. Теперь следовало выбраться в Сололаки, на Бебутовскую улицу. Прятаться легче среди людей, – так говорит Коба.