«Янтарная комната», роман

Сергей уходил к Сашеньке. Впрочем, не одна Сашенька – даже Аркадий и Рита, даже маленькая Юлька, даже дурочка Валя, которая чем дальше, тем больше приживалась в доме Гройсманов, – все они интересовались его московскими делами и приключениями живее, чем родители. Да, родители засыпали его вопросами, но не давали на них толком ответить. Старательно кивали – не то демонстрируя жадное внимание, не то поторапливая. Похоже, они так навсегда и остались в уверенности, что все главные события, важнейшие драмы жизни происходят именно здесь, в этом городе, в этой толстостенной квартирке с маленькими комнатами и гигантской ванной. Мамина аспирантура, мамины ученики, мамино глупое и неблагодарное начальство, мамины сотрудники – "замечательные таланты" и "жалкие бездари". И папино пиво, и папина нержавеющая любовь, и вечная его вина…

 Сидя в доме Гройсманов, похожем то ли на музей, то ли на безалаберное тёплое гнездо, Сергей думал о родителях с досадой и сожалением. Он не знал, любит Аркадий жену или не любит. Но в их отношениях было столько простого и нормального, столько обыкновенной будничной доверчивости, столько надёжности, что Сергею всё жальче и жальче становилось отца, который всего этого лишён. Ну да, мать была красивее, чем Рита. И что с того? Если бы Сергею пришлось выбирать между миловидной простенькой Ритой и красивой образованной матерью – он, несомненно, выбрал бы Риту. Он ведь и рисовал Риту чаще, чем мать. Тонкие черты матери провоцировали на ту самую гладкую красивость, которая никогда ему не нравилась. Всё было так правильно, так гармонично! А на бумаге, на холсте выходило… с сахарком. Именно те самые "глаза побольше, губы поменьше". А Риту он чуть-чуть уродовал, делал ей щёки толще, чем на самом деле, нос – курносее. Он всегда старался уловить её забавные гримаски и усилить их. Наивная Рита огорчалась, но не обижалась. Она считала, что Серёжа старается сделать похоже, но у него не выходит. На самом деле то были свободные, лёгкие, живые портреты. В институте они всем нравились.

А вот почему Серёже никогда не давалось лицо Сашеньки…

Всё, что было в Сашеньке красиво и необычно, на рисунках смотрелось вычурно. Эта удивительная линия глаз... Изящная, чёткая, длинная, чистая линия, которая обращала на себя внимание любого прохожего на улице, – на рисунке казалась приукрашенной, "сделанной".

Действительно, нарисовать можно что угодно. Глаза – хоть до ушей, ресницы – хоть два сантиметра… Но Серёжа не грешил "красивостями" даже в детских своих картинках. И в особенности – когда рисовал Сашеньку. Строго, почти сурово копировал каждую чёрточку. А получалось неубедительно… Будто он всё придумал: и особый недетский взгляд, и длинные брови, на висках сходящие в ниточку и чуть-чуть отступающие вниз – высокие Сашенькины брови, которые так красиво отуманивали и смягчали немножко странные, островатые черты её личика. Нарисованные, они выглядели просто неграмотно, вообще никак не ложились по форме.

Даже тогда, когда он стал рисовать очень крепко, педагоги в Сашенькиных портретах обязательно находили ошибки. А вместе с тем любая попытка исправить эти ошибки окончательно губила рисунок.

И совсем уж непонятно почему – ему не давалось и Юлькино лицо. В целом оно было проще, "треугольнее" Сашенькиного. Лоб пошире, попрямее. Смешные тревожные бровки. Тёмные, совершенно ровные. Сергею нравилось рисовать густенькие вертикальные волоски у переносицы.

Носик у Юльки был совершенно такой же, как у сестры. И губы такие же маленькие, самоотверженно сомкнутые. А вот глаза – совсем, совсем другие. Казалось, Юлька видит только то, на что смотрит. И ещё мерещилась в них… тайная обида. Дело тут было, конечно же, в разрезе – тоже необычном.

Каждый раз, сравнивая Сашины и Юлины глаза, Сергей восторженно изумлялся. Будто эти глаза создал один и тот же художник, поставивший перед собой цель: не меняя приёмов и линий, сделать нечто максимально непохожее.

Когда-то Серёжа нарисовал на них шарж… У обеих вместо глаз – совершенно одинаковые дельфинчики. Но Сашенькины дельфинчики с разобиженным видом уплывают прочь друг от друга. А Юлькины – смотрят друг на друга в упор, вот-вот поцелуются...

 Сергею нравилось, когда Аркадий в физкультурном костюме выходил на балкон и непроспавшимся своим голосом басил на весь двор: "Кита-айцы! Домо-ой!" Они не были похожи на китайцев, но прозвище им очень подходило. Как и второе, более домашнее: "маодзэдунчики".

Сергей и сам давно собирался написать их вдвоём. Не карандашом, как раньше, а большую картину маслом. Просто времени всегда не хватало – приезжал ведь ненадолго. Да и неловко было устраивать в чужом доме мастерскую, с запахами красок и разбавителей. Хотя он знал, что в доме Гройсманов и не к такому привыкли. Клеи, которыми Сашенька пользовалась для своих картинок, воняли куда сильнее. Но после того, как мать предложила написать двойной портрет… Не хотелось, чтобы она говорила: "Эту идею ему подсказала я".

10

Двойной портрет Сергей написал через год, летом. К тому времени девочки, увы, больше не были так похожи. Юля неожиданно повзрослела, стала коренастее. У неё выросли длинные косички. Косички подвязывали петельками – как когда-то Сашеньке. Юля была красивее отца, красивее матери. Но всё же сразу видно было, что это именно их ребёнок. В отличие от Сашеньки, Юлька не вызывала ни в ком изумления.

Казалось, на своих ножках, обутых в зелёные тапочки, она стоит куда крепче, чем Саша, куда увереннее. Как в собственной квартире, так и вообще на земле. И уже взяла на себя миссию: защитить от кого-то старшую сестру – с её глазами, окончательно уплывшими в неведомые дали.