«Янтарная комната», роман

Чашка, целая и невредимая, негромко постукивая, раскачивалась на паркете.

Чудо быстро разъяснилось. Аркадий немного потемнил, поудивлялся вместе со всеми – а потом раскрыл тайну: сервиз сделан из особого небьющегося материала.

Было видно, что Аркадий прямо-таки влюблён в своё новое приобретение. Он тут же принялся освобождать место на горке, которую в прошлом году заказал специально для коллекции. Без всякого уважения отодвинул китайские вазочки из перегородчатой эмали, растыкал куда попало немецкие статуэтки… Он радовался появлению каждого нового человека, перед каждым разыгрывал трюк с упавшей чашкой. Рита качала своей большой круглой головой: "Смотри, Аркаша, у кого-то будет инфаркт".

Всё то лето Сергей наблюдал за ними и удивлялся. Как-то они расслабились, посветлели… Возможно, притворялись. Во всяком случае, привычной тяжести, вечного непонятного груза в доме стало меньше. О Сашенькиной болезни никто не вспоминал.

В августе все вместе поехали на юг. Сергей собирался быть галантным, собирался ввести Сашеньку в компанию взрослых ребят. Но этой помощи от него не потребовалось. Как только они появились у моря впервые – ещё и раздеться не успели, – к Сашеньке подошёл бородач московского вида и позвал играть в волейбол. Сашенька поднялась. Очень просто. И пошла, легко перебирая высокими ножками. Так пошла бы взрослая девушка, давно привыкшая к вниманию мужчин. Сергея, разумеется, тоже позвали, но как-то… во вторую очередь, будто не сразу заметили. Зарывая ноги в песок, он шёл за бородачом, с ухмылкой раздумывая о том, что в его внешности действительно есть какая-то… незаметность. Песочного цвета.

Позднее Сергей по-своему взял реванш: в пляжной компании, которую скрепляли волейбол и увлечение Булгаковым, он оказался единственным художником. У всех тогда было столько жадности к новой информации! А Сергей знал множество разных вещей, которые может знать только профессионал.

К Сашеньке относились всё-таки как к младшей – с умилением, с нежностью. Были подчёркнуто внимательны к редким её попыткам высказать какие-нибудь сложные соображения. То ли из уважения к ней, то ли забавы ради, в компанию приняли и строгую Юлю. Её повсюду брали с собой – и купаться, и на вечерние концерты. Юля держалась спокойно, не выказывала ни гордости, ни благодарности. На полшажка отставая, повсюду сопровождала Сашеньку – бдительно присматривала за ней.

Сергей не раз замечал, как Юля издали с интересом наблюдает за вознёй ровесниц. Но поста своего она никогда не покидала. Он и сам постоянно был чуть-чуть на страже. Стоило Саше споткнуться или даже чуть поморщиться – страшно пугался: оно! Вот, сейчас начнётся!

Но ничего плохого так и не произошло. Она высоко подпрыгивала, с вытянутыми руками вылетала навстречу мячу. Метались её тяжёлые длинные волосы. Иногда она досадливо скручивала их в небрежный узел. Ничем не приколотый, он рывками слабел, опадал. Было в этом что-то очень взрослое, очень женское.

Почему-то Сергею не хотелось, чтобы кто-нибудь из новых знакомых узнал о Сашиной болезни.

13

Зимой случайно выяснилось, что тот самый Дмитрий, который первым подошёл к Сашеньке на пляже, пишет ей письма.

Сергей и сам уже переписывался с Сашенькой. Больная и хрупкая, она стала ему как-то дороже. Именно с ней хотелось делиться своими открытиями, наблюдениями. "Тонкими движениями души", так сказать. Сашенька пугающе быстро поумнела – может быть, из-за болезни. Сергей посылал ей стихи, переписанные от руки. Ахмадулину, Евтушенко. На день рождения отправил ей бандеролью маленький сборник Пастернака, купленный у спекулянтов.

Так приятно было получать её восторженные отзывы, руководить этим быстрым повзрослением! Каждое его письмо кончалось маленьким списком книг, которые Саша обязательно должна прочесть, и фильмов, которые необходимо посмотреть. Она оправдывалась перед ним, как маленькая, когда пропустила "Нюрнбергский процесс". Но в одном из писем вдруг порекомендовала Сергею непременно посмотреть "Земляничную поляну". "Я видела её уже два раза и страшно благодарна Дмитрию. Это он подсказал мне…"

Вот тут-то Сергей почувствовал самую настоящую ревность. Причём не просто педагогическую, а самую обыкновенную – мужскую.

На каникулах он снова отказался ехать к Надыру. Потащил его к себе показывать зимнее море. Надырчик влюбился в море, влюбился в город. Он представлял его себе мрачным и колючим, а город оказался светлым. Погода стояла всё время солнечная. Снег каждый раз подсыпал понемногу – будто для красоты, для опрятности.

Несколько раз они сходили на этюды. Однажды и Сашенька выбралась с ними, и тоже написала вполне забавную картинку. Надыр объявил, что она необыкновенно способная. И вместо того, чтобы учиться на своём сомнительном географическом факультете, – лучше бы пошла в художественное училище. А ещё лучше – позаниматься год-два с частным преподавателем и поступить к ним в институт. "У вас тут, конечно, очень красиво и интересно, но учиться нужно в Москве". Говорил он мрачно, с сильным азербайджанским акцентом.

Надыр и к Сашенькиным поделкам отнёсся серьёзно. Это впечатляло – особенно на фоне полного равнодушия Надыра к заморским вазам и раковинам. Даже к дымчатому сервизу.

– Смотри… – вдохновенно рассуждал Надыр. – Что значит материал! Вот стоят большие, яркие картины, написанные маслом. А ты ставишь рядом с ними маленькую аппликацию из янтаря. Или вон ту, из бархатных тряпочек… И они мгновенно убивают масло!