«Янтарная комната», роман

Сергей всегда чувствовал, что Юля его недолюбливает. Все восхищались ею: "добрая душенька", "ангел, ангел!" А на него этот ангелочек порой смотрел с такой боязливой и явной неприязнью! Причём тогда ещё, когда Саша таскала её на руках. Стоило ему появиться во дворе или в их доме – малышка тут же прижималась к сестре. Не то стремилась её защитить, не то припрятать, как любимую игрушку. Судорожно обнимала Сашенькины колени или шею. Две крошечные ручки сцеплялись накрепко, больно прихватывая густые Сашенькины волосы. А яркие серьёзные глазки как бы отталкивали Сергея, отодвигали его подальше.

Поначалу Сергей не обращал внимания. Пупс – да и пупс. Ну, боится, ну, капризничает. А позднее понял: ревнует. Саша для Юли – главное в мире существо. И она не любит всех, с кем Сашеньке интереснее, лучше, чем с ней – с маленькой, глупенькой.

Из всех Сашенькиных знакомых он, Сергей, был самым старшим. А вдобавок ещё – легендарная женитьба, о которой в последнее время говорили редко, но всё же говорили. И глупышка могла относиться к этому серьёзно.

Разговоры не мешали ему писать, всё как-то замечательно клеилось. Впервые Сергею удалось передать не просто сходство – обаяние. Сам собою, неожиданно, возник нужный живописный приём. Возможно, именно разговоры о Янтарной комнате заставили его – без всякого замысла, без сложных выкладок – выдавить на палитру больше, чем надо, жёлтой краски разных оттенков. Он подмалёвывал, прописывал жёлтым снизу. Затем мягко втирал нужный цвет, а поверху подпускал ещё немного желтизны.

Картина получилась тихая, тёплая. На зимней выставке студенческих работ профессор Муравьёв очень её хвалил. Правда, Пашка Гаранин испортил слегка настроение. Сказал, что Сергей стал работать под Моранди. (Сергей и не слышал о Моранди до того дня.) "А вот девочки – необычные" – прибавил Пашка. Он даже попросил познакомить его со старшей.

Сергей зачем-то навёл туману. Мог бы сказать просто: она не москвичка и вообще ребёнок. А он наговорил ерунды. Из его слов и интонаций можно было сделать единственный вывод: с девушкой, изображённой на портрете, Сергей встречается, влюблён, ревнует и ни с кем не собирается знакомить.

Пашка похлопал его по плечу. "Ну-ну… Тебя можно поздравить! Девушка особая, редкая! С какой-то вот… необычной женской судьбой. Попомнишь мои слова, старик! Между прочим, маленькая, может быть, ещё интереснее. Прямо героиня самоотверженная! Если ты всё это, конечно, не насочинял, не приукрасил…"

Сергей потом долго всматривался в собственную картину. Нет, он ничего не приукрасил. Всё так и было. Во всяком случае, в тот день.

Юлькины глаза – широко раскрытые, а вместе с тем укоризненно прищуренные. Жёлтые янтарины, свисающие с люстры. Их цветные тени на стене.

И тут ещё чайка. Надо же, чтобы так совпало! Как раз о чайке говорили… Ну слишком уж к месту! На стене внезапно появляется огромная тень и замирает на несколько секунд…

То есть сначала просто стемнело в комнате. Он оглянулся и увидел в окне неподвижно разметавшиеся крылья, белый пух на грудке, под которым просвечивало тёмное тельце. Сергею никогда не попадались такие большие чайки.

– Видал?! – победно воскликнула подоспевшая к тому времени Валечка.

А Юлька сидела – бесстрастная, неподвижная. В том коротком полумраке Сергею вдруг показалось, что она старше их всех.

11

Всё стало на свои места, когда произошло несчастье. Отец рассказал Сергею по телефону… Как все переболели обыкновенным гриппом, а у Саши получилось скверное осложнение. Думали – менингит. Менингит не подтвердился, но оказалась дрянь похлеще менингита. Отец назвал диагноз. Теперь Саша лежит в больнице, а Аркадий прямо с ума сошёл…

В тот же день Сергей попросил в читальне медицинскую энциклопедию. Прочёл – и ужаснулся. Побежал на первый этаж к автомату. Позвонил Алёнке Романовой, у которой мать была известным врачом. Нина Александровна сама взяла трубку. Она выслушала Сергея, помолчала и спросила осторожно:

– Кто вам эта девочка? Сестра?

– Нет, дочь папиного друга.

Он стал вдруг слышать свой голос со стороны. Испуганный, спотыкающийся голос.

Конечно же, мать Алёны попыталась его успокоить.

– Ну… Знаете ли, Серёжа, в энциклопедии многое уже устарело… С тех пор появились новые средства. Хотя, скажу вам откровенно, не слишком эффективные. Но-о… Тут ведь всё индивидуально. Иногда процесс протекает действительно очень быстро. Но чаще растягивается на десятилетия. Я лично знаю случай, когда эта болезнь до самой старости практически никак не сказывалась. Вы не отчаивайтесь, Серёжа…

Потом он возвращался в общежитие в полупустом трамвае. Сидел возле окна. Когда проезжали мимо парка, ветки лиственницы – то одна, то другая – прижимались к стеклу, прямо у его лица – будто надеялись так вот, мимоходом, его утешить.

Даже странно, насколько всё оказалось тяжело…Тяжелее, чем смерть бабушки. Хотя никто пока не умирал. И если судить по словам отца – не парализован, не усох, не ослеп. В конце концов – сказала же Нина Александровна, что это иногда не проявляется долгие годы. Может быть, Сашенька заболела уже давно – только никто ничего не замечал? Теперь казалось почему-то, что странная, страшная болезнь всегда жила в их доме, как отдельное существо, как невидимый квартирант. И ещё казалось, что Сашенька всё знала. Вот откуда были и особый её взгляд, и снисходительная улыбка, и прикушенный уголок губы, и горьковатый, как у чайки, надлом в голосе.