«Повесть о людях и о себе», (часть 2)

В. Гончаренко:

 

Горта птахів тремтливі тіні.

В. Корниец: 

Дрожащих птиц листает тени.

У Гончаренко – тени дрожащие, у Корнейца - птицы дрожащие, а это, как говорят в Одессе, далеко не одно и то же.

Тень может дрожать от колыхания ветки, на которой сидят птицы, от оптических явлений и пр., но птицы – дрожать... От страха? от холода?  Смещены акценты, разрушен образ.

Л. Народовий:

Мій спокій вийшов з берегів…

В. Корниец:

Покой мой прет из берегов…

Ну очень по-мужски сказано! И остальные три строчки катрена перевелись дословно.

О,  как часто из-за того, что невозможно одну строку вписать в ритм, переделываешь все остальные! И ищешь подобное выражение, не искажающее стиль, не привносящее чуждую эмоцию в ткань оригинала! А может, не надо заморачиваться? Пусть себе – прёт?

О. Олесь:

На місце міністра фінансів колись

Осла-дивака посадили,

Корови ногами за боки взялись,

Сміялись бики до знесили.

 

В. Корниец:

Ослу как-то место Минфина досталось.

Наверное, дали по квоте.

Коровы ногами за брюхо хватались,

Смеялись быки до икоты.

Здесь можно смело сказать, что перевод в своей пародийности даст фору оригиналу! Не будем о таких мелочах, как другой размер и физиологические неточности… О какой квоте речь?

О. Олесь:

Орієнтація шість років

Була у мене на царя…

В. Корнеец:

Шесть лет я грудью шел и боком –

Брал направленье на царя…

Так ходить, скажу я вам, ой как непросто! Не комментирую.

Там же:

Оріентація зникає

І берег рідноі землі...

И там же:

Ориентация поникла

И не видать родной земли…

Не слишком ли много физиологии для одного произведения? Что там такое поникло? Нездоровые ассоциации вызывает… А «зникати» и «поникать» - далеко не одно и то же…

В. Юрьев:

І над гарячим паром гави

Про осінь брешуть на льоту.

В. Корниец:

Вороны свежим паром ходят,

О том, что осень скоро, врут…

Введён новый образ. Действительно, свежее не придумаешь… Чем это таким они «ходят»? Метеоризм у птиц, что ли?  А что, осень отменяется? Кстати, «брешуть» - это не «врут». Это – каркают, если вороны. Лают, если собаки. Голос подают, значит. Но в контексте стиха ко лжи это не имеет никакого отношения…

Больше всего не повезло А. Крымскому. В изложении по-русски его прелестного глубокого стихотворения добавлен еще один катрен – наверное, для усиления «образа лирического героя»…

 

А. Крымский:

Кохана, не бійся,

Кохана, не сердься,

Бо ж трапилась пісня

І впала на сердце,

Мов світ, що пролився

на чисту ікону…

на ній ОДРУЖИВСЬ я

І з нею до скону.

 - - - - -

…І шепчуть отави,

Що друзі зрадливі,

А з піснею в парі

Обоє щасливі…

Кохана, не сердься,

Бо ж пісня на серці.

…

 

В. Корниец:

Любимая, смейся!  (Высший полёт фантазии! Класс!!)

Не хмурься устало.

Мне встретилась песня,

На сердце упала,

Как свет, что пролился

На чудо-икону…

Я с ней ПОДРУЖИЛСЯ,

Навек к ней прикован.

 -  -   - 

…и шепчет отава:

«коль радость – все други,

А трудно – оставят

без шпор и попруги… (и не только! Могут и без штанов оставить…)

 …родная, не смейся –

Вновь на сердце песня.

То смейся, то – не смейся. И что ей, бедняге, делать? Уж очень вольный перевод. Не похоже на переводчика, до сих пор сохранявшего путем невероятных усилий рифмы оригинала… Ну, а по большому счету, «жениться» – это значит – «подружиться»…

А чего стоит «инструкция» переводчика, как читать книгу! Сначала – по-украински, потом – по-русски, чтоб понять, о чем речь, а потом – снова – по-украински… Жаль, не добавлено: чтоб болше никогда не возвращаясь к переводу…

И русский, и украинский языки обладают мощнейшими средствами передачи художественного образа. В. Корнеец с большим вкусом подобрал для перевода стихи. Но в русском варианте они звучат косноязычно, пародийно, по-ученически. Это очень грустно, ибо дает повод сказать желающим: «Ага! Вот насколько русский язык беднее!», не уточняя, что этот русский язык – не А. Тарковского, М. Цветаевой и др., а… В. Корнийца!..

Я не хочу сказать, что книга переводов В. Корнейца «Перезвоны»  не имеет удачных строф. Имеет. Но и ляпов в ней немерено. И, как ни странно, не только В. Корнеец в них виноват. Я хорошо знаю, как в запале творчества можно не заметить очевидного, как уводит мираж образа в сторону.

Увидеть – дело редактора. Уверена, подскажи он автору, тот попытался бы исправить так насмешившие строки. Поэтому от всей книги осталось впечатление неряшливо выполненной работы, легкомысленного отношения к тексту первоисточника, поверхносности мышления. Не от рифмы -  от смысла надо отталкиваться! А если его еще удалось передать теми же образами, в том же размере, и даже – если повезет – похожей рифмовкой, тогда вообще здорово. У переводчика мало свободы – внешней. Зато – много внутренней: свободы глубинного прочтения, отождествления себя с автором, понимания каждой мысли, стоящей за строкой. Тогда и образы близкие рождаются, и смысл не уплывает.

На стр. 2 читаем: «Перекладачеві вдалося передати не лише слово, тобто ритм і риму. Стиль, образність, худождність кожного поета, а й його дух – емоційний лад, натхнення, особливості мислення, спосіб висловлення настрою, думок і почуттів. Редактор С. Янчуков».

На стр. 4 автор благодарит редактора «за высокий профессионализм и требовательность при работе с представленным материалом».

Взаимные реверансы не комментирую.

Не люблю халтуры. Чем больше занимаюсь переводом – тем больше понимаю, насколько сложно поймать унисон, не написать отсебятины, отыскать нужный оттенок слова.

При переводах не нужно спешить. Проверить снова и снова каждое слово, рассмотреть его на свет, поискать наиболее точно передающее смысл, если надо, пожертвовав для этого  рифмой. А вот с ритмом дело обстоит сложнее. Нарушил ритм – значит, показал свой непрофессионализм. А лучше – сохранив максимально и то, и другое. Чтобы «Перезвоны» не превратились в «Пустозвоны»…

Иначе – «Любимая, смейся!»…

Перевод – это гораздо сложнее, чем кажется. Порою поэт-переводчик, которому удается с минимальным травматизмом перевести произведение, более ценен, чем просто поэт. Баланс между дословностью и свободой передачи образов, где они теряют от дословности, зыбок, и в каждом конкретном случае эта задача решается по-разному. Но это тема отдельной статьи. Здесь речь идет о другом балансе: между смыслом и… бессмыслицей, с креном в сторону последней…

            С. Ткаченко в статье «Перевод поэзии и поэзия перевода» («Літературна Україна»  від 16 травня 2013 р.) пишет о проблемах перевода, ставя во главу угла передачу стиля, оригинального голоса автора, предпочитая дословному переводу вольный, где сохранена суть. Разумеется, энергетика оригинала – это главное, что надо сохранить. Но как? Разумеется, дословность должна быть дозирована. Там, где она выхолащивает образ, нужно искать ближайший. Но писать надо почти теми же красками, что и автор оригинала. А перевод,  в котором проигнорированы казалось бы такие «мелочи», как ритм, размер, образный ряд первоисточника, уже и не совсем перевод, а пересказ, в котором только и осталось, что трудно уловимая суть… Это как если бы моя ученица, послушав «Осеннюю песню», передала ее стихами.

А мне хотелось бы, чтобы она сыграла ее, использовав те же средства музыкальной выразительности, что и автор,  добросовестно выполнив свою работу и наполнив выученную форму содержанием, пропустив через свою душу эти звуки. И если она при этом сыграла, не переврав то, что написал П. Чайковский – было бы самым совершенным переводом.      

…Позже, когда Косенко в Одессе знакомил меня с Жулинским, тот протянул мне руку, как старой знакомой.

– Читал в журнале, читал… Виктор Алексеевич мне присылает «Степ»…

Значит, запомнил…