«Ягодка, вишенка, сушёная груша», рассказ

Олег Рябов

– Встречаемся в крепости. Кто сдал, кто не сдал – после зачёта все в крепость – объявил Володя Носатый, староста группы, выйдя из аудитории.

Крепостью студенты политехнического института называли остатки старинного складского или подсобного помещения, принадлежавшего когда-то до революции Курбатовскому заводу. Институт стоял на Верхней набережной, а прямо под Откосом, в зарослях Александровского сада, почти на берегу Волги, располагались остатки стен непонятного, довольно крупного строения, разрушенного и растащенного на кирпичи до самого фундамента. Эти груды битого щебня и остатки мощных фундаментов облюбовали студенты-политехники, а точнее студенты электрофака, для своих посиделок. Заросли полыни, чертополоха и крапивы их не смущали, это только добавляло романтичности месту и его необычному рельефу. Усесться можно было и большой компанией около костерка с гитарой, и уединиться вдвоём или втроем с бутылочкой винца, чтобы помечтать о будущем. Ещё одной особенностью «крепости» была постоянная относительная чистота: ни окурков, ни пустых пачек, ни бумажек от плавленых сырков. Тут всё убирала тётя Катя, уборщица соседнего магазинчика, этакого щиткового ларька, в котором студенты затаривались вином и где продавщица любительскую колбасу для студентов нарезала кубиками. Тёте Кате было делегировано право собирать пустые бутылки за эту важную услугу.

Игорь Грачёв, лаборант с кафедры электрических систем, после окончания техникума успел отслужить в армии и теперь учился на вечернем, а одновременно работал в институте на кафедре. Кроме того, он подрабатывал дежурным электриком в Доме учёных, где регулярно менял перегоревшие лампочки. А будучи человеком общительным и отзывчивым, ещё и помогал по дому профессорам чуть ли не всего института: где проводку поменять, у кого сгоревший мотор у пылесоса перемотать.

Однако по характеру своему Грач, так его звали все в институте, и преподаватели и студенты, больше тянулся к студентам, а не к с своим сослуживцам. И студенты его любили и считали своим и за весёлый нрав, и за необычную комплекцию – он был очень толстым, – и за то, что Игорь знал наизусть два романа Ильфа и Петрова, Швейка и сотню рассказов О. Генри, которые мог цитировать километрами и всегда к месту.

Особенно плотно Грачёв сдружился с группой электриков, старостой которых был Володя Носатый. На втором курсе он с ними съездил на картошку, а потом ещё и в стройотряд в Коми АССР, где два месяца крыли крышу нового аэропорта. Теперь все студенческие развлечения, которые организовывал Носатый, не обходились без Игоря. Если шли играть в футбол в Печёрский монастырь, где было поле, он вставал в ворота; долго ещё студенты смеялись, вспоминая, как Грач не мог из-за своего большого живота разглядеть и найти мяч, который закатился ему в ноги. В команде КВН он был не только звукооператором, но и капитаном. И, конечно, все сборища в крепости не обходились без него.

В крепости-то и случилась с Игорем Грачёвым та беда, которая у южных народов называется «удар», а у нас почти не известна. Грач влюбился. В конце сентября, когда на непродолжительное время снова устанавливается лето, но в воздухе уже повисают осенние паутинки, так приятно сидеть на тетрадке с лекциями со стаканом в руке и болтать о какой-нибудь чепухе: почему Англия так поступила с Францией или почему деканом назначили не профессора, а доцента.

Она появилась не одна: она пришла в крепость со Стелкой, подружкой из параллельного потока, которую Грачев пару раз видел в коридорах между лекциями. Она появилась, как королева, уверенная, что её все знают.

Солнце ещё не зашло и редкими лучами пробивалось сквозь густую листву столетних лип. Но с её появлением Игорю показалось, что всё осветилось в два раза ярче. Волосы, выбеленные перекисью, были убраны в строгое каре, как линейкой обрезанное посреди высокого лба; коротко остриженные сзади, они подчеркивали высокую шею, буквально заправленную в широкую стойку белоснежного, ручной вязки тонкого свитера. Маленький курносый нос, капризный рот с верхней вздёрнутой губой, длинные, чуть подкрашенные ресницы и почти чёрные, как спелые вишни, искрящиеся глаза. Да, и вся её изящная фигурка была подчёркнута: серая мини-юбка и длинные ноги в светлых туфельках-лодочках.

Игорь как сидел со стаканом «агдама» в руке, так и окаменел, и его тяжелая нижняя челюсть медленно опустилась на жирный второй подбородок.

– О, вновь прибывшим – штрафную, – вскочил Володя Носатый с бутылкой в руке.

Ещё несколько ребят поднялись, радостно приветствуя пришедших девчонок. Грачёв тоже поднялся и протянул поразившей его незнакомке стакан.

– Как прикажете вас величать, богиня?

– Хотите, так и величайте – богиня, – ответила незнакомка, принимая стакан, – а вообще меня зовут Викторией Грушницкой. Для друзей – Вика, а для очень близких – Ягодка. Знаете клубнику – викторию, такую садовую ягоду?

Она, цедя, медленно выпила стакан «агдама» и отдала стакан Игорю. Тут же кто-то протянул ей яблоко. Она откусила и, уже откусанное, не глядя, протянула и вернула в ту же руку, что ей только что услужила.

– Такие шикарные девушки должны ходить в самые шикарные места, где звучит шикарная музыка и пропасть шикарной публики, – промолвил с пафосом Грачев.

– Не помню – из «Двенадцати стульев» это или О. Генри, только – пошлятина ужасная. Для недоумков, – парировала Вика.

– Девчонки, устраивайтесь поудобнее, – обратился к пришедшим Носатый и указал на широкую и длинную дубовую половицу, намертво замурованную в древнюю кирпичную кладку, – на этой половице ещё купцы первой гильдии кадрили отплясывали.

– А сейчас Перфишка и Дима Яворский с физфака придут с гитарами, попоём, – заметил кто-то из ребят, освобождая место для девушек.

Сторінки