«Из логова змиева», повесть

С середины 90-х я вынуждена была, как и ты, постоянно контактировать с продажной девкой дикого капитализма, то есть журналистикой. Газеты и журналы меняла, как перчатки, поскольку не могла долго выносить ни их желтой внешности, ни серого нутра. Один из гламурных журналов, в котором я ненадолго приземлилась, назывался "Имидж и жилье". Издавал его бывший суворовец, "латышский стрелок", ставший впоследствии сначала рэкетиром, а потом, что характерно для нашего времени, издателем глянца. Он был однофамильцем одного из сталинских братков, как известно, плохо кончивших. Звали хозяина "Имиджа и жилья" Василий Каменев. Отличительной чертой Васи оказалась полная девственность в области гуманитарных познаний и неодолимое пристрастие в свои сорок с гаком к малолетним киевским моделям. За рекламу в журнале ему удавалось жить, как при коммунизме, не имея в наличии дензнаков и прочих обременяющих вещей. Даже в рестораны и фитнес-клубы он приглашал нужных людей и очередных "миссок" не за свой счет, а исключительно по бартеру. Разговаривал Вася на языке, по сравнению с которым смесь украинского с нижегородским кажется образцом изысканного вкуса. Когда одна из его моделек ушла в погоне за длинным евро к богатому немцу, безутешный Каменев полгода проливал на пол офиса скупые рэкетирские слезы и приговаривал:

 – Если он ее бросит и она вернется ко мне, я ее не выгоню. Но  музой, моей музой, она не будет больше никогда!

В поисках следующей музы Вася посещал различные модельные агентства далеко не первого ранга. В один из дней он наконец явился на кинопремьеру с недозрелой девицей, у которой кроме ценника 90-60-90 не было, что называется, ни кожи, ни рожи. Свой выбор Вася объяснил очень просто:

 – Я не опустил планку. Илоне было уже 19, а эта на два года моложе.

Вот с таким кладезем ума и мужественности в одном лице, не обезображенном излишками интеллекта, приходилось общаться и работать. Но самым удивительным было то, что Вася оказался давним приятелем Эллы Мартыновой, антрепренерши моего именитого бойдруга. Каменев регулярно снабжал Эллу новыми номерами журнала, она даже говорила ему в лицо, что ей очень нравится "Имидж и жилье" и обещала помочь с продвижением издания в Москве и Питере. Все Васины надежды рухнули в один прекрасный день. В очередном номере журнала вышло мое интервью с Алексеем Палычем Волковым. Вася был очень доволен интервью и в зубах принес его Мартыновой. Прочитав содержимое, разъяренная Элла рвала и метала, попросила корешей-охранников не пущать меня за кулисы на концерте Палыча в Киеве, а Васю обязала передать мне, чтобы я оставила Палыча в покое и никогда больше ему не звонила, не мешала жить и работать. Вася не стал возражать и воспроизвел все пожелания Мартыновой с точностью попугая. "Пришло время разбрасывать камни, то есть искать другую работу", – подумала я и позвонила Палычу.

 – Леша, мне не нравится, как Вася реагирует на буйное словотворчество Мартыновой в мой адрес. Я решила уйти из журнала, хотя уходить мне некуда. Опять в моей жизни происходит катастрофа, и опять это связано с тобой.

 – Я сейчас в пути, приближаюсь к Виннице. Потом у меня Хмельницкий, Львов и Краков. Приезжай, если сможешь, в Краков. Там обо всем и поговорим.

И вот я в Кракове, в самой лучшей гостинице, где, по моим расчетам, Палыч уже должен был переночевать и проснуться. Но оказалось, что по техническим причинам он еще не выехал из Львова.

 – Леша, я уже три часа жду тебя в Кракове.

 – Мне что, от радости выпрыгнуть из машины?

 – Выпрыгивать не надо, это по моей части.

 – В общем, я буду в гостинице часов через пять. Смотри телевизор, гуляй по городу, сходи в кафедральный собор... Когда приеду, я сам тебя найду.

Он нашел меня заключенной в одиночном номере, в пограничном состоянии. Я уже готова была бежать в неизвестном направлении, но, к сожалению, не успела.

 – Так о чем ты хотела поговорить?

 – Забыла.

 – Ну, вспоминай, а я пока сбегаю отработаю концерт, посещу банкет и вернусь.

 – Значит, на концерт ты меня не приглашаешь?

 – Ну, в общем, если ты хочешь... Только надо это устроить так, чтобы тебя никто из моих музыкантов не видел. Да тут еще туроператорша – подруга мадам...

 – Я все поняла. Не надо меня проносить в концертный зал в чемодане. Я лучше здесь побуду. Сяду на пенек, съем пирожок... Иди, Леша, работай! Сейчас у нас пять часов вечера, авось сегодня еще встретимся.

В час ночи поступило сообщение, что маэстро вернулся с банкета. По чистой случайности наши номера располагались на одном этаже. Администратор Гоша зашел за мной и осторожно, как по канату, переправил в номер Палыча. В белом махровом халате (с кровавым подбоем) господин Волкофф полулежал на диване и смотрел телевизор. По спутнику показывали дивный фильм "Любовь с привилегиями", где в главных ролях блистали отставной партийный босс Тихонов, он же Штирлиц, и скромная таксистка Любовь Полищук.

 – Леш, тебе что, нравится такое кино?

 – Там есть некоторые моменты...

Пока Тихонов с Полищук тихо общались в постели, мы втроем сосредоточенно молчали. Потом Гоша откланялся, на прощание поведав мне, что он сейчас пишет диссертацию о шоу-бизнесе, поэтому ему нужно срочно удалиться, чтобы на сон грядущий поработать. Возражений не последовало, и мы уже вдвоем продолжили просмотр "Любви с привилегиями". В тот момент, когда сын цекиста Тихонова стал грубо приставать к таксистке, Палыч перевел глаза от экрана в направлении меня и мрачно спросил:

 – Будем прощаться или ложиться спать?

К этому часу мне стало уже абсолютно все равно, быть или не быть. И я предложила досмотреть кино. В ответ щелкнул выключатель, отдаленно напоминая пистолетный выстрел. А дальше, как говорил классик русского шансона, пантомима, ее не спеть никак...

Под утро интонация нашего прерванного разговора приобрела относительную мягкость. Палыч настолько подобрел, что даже достал гитару и исполнил блюз.

 – Шура, давай договоримся: когда выйдет твое новое интервью со мной, не публикуй, что я ночью играл для тебя блюз.

 – Да я и в этом интервью ни разу не употребила слово "ночь". Не понимаю, чего твоя Мартынова бесится...

 – Она не бесится, она просто умеет читать между строк. Во всяком случае, во всем, что касается тебя и меня. Если бы ты знала, сколько у нас было скандалов из-за тебя! Вы, кстати, очень похожи...

 – Мы похожи?!

 – Вы обе – те еще штучки с совершенно уникальным темпераментом, вы обе – бабы до мозга костей!

 – Но я – не базарная баба! Никогда не забуду, как она истерически кричала: "Леша, ну скажи ей, наконец, что ты не хочешь иметь с ней дела! Или ты боишься, маленький?!"

 – Она просто чувствует, что ее время на исходе, потому так и реагирует, причем только на тебя. Между прочим, если бы мы с тобой жили вместе, ты бы не давала мне даже взглянуть в сторону другой женщины, ты бы била посуду у меня на голове и на прочих органах, потому что ты – эгоистка и собственница!

 – А вот это чистая правда. Хорошо, что мы не живем вместе! Поубивали бы друг друга...

 – Это точно... А теперь ты можешь полчаса помолчать?

 – Я и так все время молчу. Но если ты, Лешка, мне сейчас от избытка чувств сломаешь позвоночник, я так и не увижу города Кракова...

 – Зачем тебе Краков? Смотри на меня...

 

Какая к лешему любовь,

Коль все придуманно и ложно.

Зачем твержу я вновь и вновь:

Как ты была неосторожна!

 

Как ты была глупа, смешна!

На черта босиком по снегу?

Все тише музыка слышна

Сквозь барабанный бой побега.

 

Куда бежишь, кого зовешь,

В толпе не различая лица?

И жадно гиблый воздух пьешь

Петровской северной столицы!

 

Да был ли мальчик-то? И вот

Вся жизнь – как белый лист бумаги.

Потоп библейский у ворот

И чудится ковчег в овраге...

 

И тридцать три богатыря

Уже стоят на дальнем бреге!

Забудь ожоги декабря

И сны о петербургском снеге.

 

Там будет солнце и песок.

И к черту русскую рулетку!

Но свищет ветер сквозь висок –

И падает ребром монетка...