«Девяносто первый или путь в бронзу», роман

В парке Айнаровского, в недорогом павильоне Зиновия Гиршмана, молодые люди пили сельтерскую воду.
– Меня Полосухины послали. И труппа тоже. Поезжай, го-ворят, узнай, как он там. Вернётся, может? А мы сейчас в Рос-тове стоим. Ты-то как?.. Совсем поправился?
– Да хоть сейчас под купол. Я ведь тогда испугаться не успел, вот что главное. Человек если испугался, – пиши пропало, нет больше с него толку. А я не успел, так стремительно всё произошло. Раз – и в больнице. – Фома умолк, задумался. – Вот только до сих пор понять не могу: что я не так сделал, почему упал, что случилось с этой чёртовой трапецией? Или мне кто-то тальку в магнезию подсыпал?
– Скажешь тоже! Кто у нас способен на такое подличанье? – Катька откинулась на спинку плетёного стула. – Разобрались потом – подшипник лопнул, рассыпался. Полосухины механика нашего, Фомича, уволили. Хотя и он вряд ли виноват – всяко случается, сам знаешь. И здесь тебя, может, зря оставили. Сами бы вылечили, по-нашему, по-цирковому. Только доктор сказал: переезда не выдержишь, покой нужен. Ну и решили не рисковать.
– Да… – задумчиво покивал Фома и вдруг встрепенулся. – Слушай, а как ты меня нашла? Ну, Успенск – это понятно, а здесь, в городе?
 – Ну, проще простого. Пришла в больницу, там и подска-зали. Сиделка там есть, приятная такая. Пожилая, лет под три-дцать.
«Аглая!» – ожгло Степанова. Он наконец сообразил, поче-му радость от встречи с Катькой ощутил не в полной мере, словно примешалась к той радости едва уловимая горчинка. Девчонка, вчерашний подросток, цирковая подружка, товарищ по ремеслу… но с другой стороны – женщина, молодая, строй-ная, красивая. Как объяснить её приезд? Что сказать Аглае? Фома налил себе сельтерской, выпил. Мелькнула в голове под-ленькая, но спасительная мысль.
– А когда мы едем? Давай утром.
Катька помрачнела, уставилась в свой стакан.
– Понимаешь, Фома, дела у цирка сейчас не ахти, сборы упали. Одним словом, денег мне дали на билет в одну сторону. Больше денег нет, Фома.
– Надо же! – чертыхнулся Степанов. – И я только-только за комнату заплатил. На месяц вперёд. Знал бы… А на подён-ной, дай Бог, чтоб на хлеб хватило. И что же делать?
– Так мы же цирковые! – Минутная подавленность уже по-кинула Катьку. – Заработаем. На улице работать не приходи-лось, что ли?
– Да я уже пробовал… Не очень что-то…
– Ну, это ты один пробовал. Заработаем, а там хоть в Одессу, к Малевичу, хоть в Питер, в «Модерн». – Она огляну-лась. – Любезный, на минутку!
Половой замер у столика в полупоклоне.
– Могу я видеть хозяина?
– Никак нет. Отдыхают они, только завтра появятся.
– Передай ему, я зайду, к обеду. Скажешь, знаменитая ак-робатка спрашивала, Катрин Сазье. Я здесь проездом, еду на гастроли, в Карловы Вары. Запомнил?
 
– …Я завтра ещё выйду на старую работу. Договорился с Изотычем, подводить неудобно. А ты погуляй по городу, по-смотри, поищи подходящие площадки. Чтобы и людно, и… ну, сама понимаешь.
Фома с Катькой спустились по Старогусарской, вошли в подворотню.
– Ну, вот мы и дома. Держи ключ. Располагайся, ночуй, а завтра свидимся.
– А ты?
– Я? Я у Изотыча переночую. Не беспокойся.
Ещё не имея достаточного жизненного опыта, по наитию Фома поступил в соответствии с одним из золотых правил муж-чины: разговаривая с женщиной, никогда не упоминай о других женщинах.

Уже засыпающего в тёплой Аглаиной постели Фому на-стигла мысль: «Денег дали на билет в одну сторону. Как-то странно…» Обдумать ситуацию в деталях оказалось некому – Фома Степанов спал…