«Девяносто первый или путь в бронзу», роман

В майский полдень в городском парке отыскать незанятую скамейку в тени непросто, но Вадику с Эдит повезло – они устроились под старым цветущим каштаном. На центральной аллее Капитонов купил две порции мороженого.
– А я недавно в Кряжгород, в статуправление, ездила, так, представь, эскимо там ела.
– Забыл, как оно и выглядит, – деланно позавидовал Ва-дик. – Привезла бы.
– Ага! В такую жару?
– Эдик, а тебе нравится твоё имя?
– Ещё бы! Конечно, нравится. Тёзок ещё ни разу не встре-чала. Отец меня в честь Эдит Пиаф так назвал. Он до сих пор от неё без ума. Да он и сейчас большой оригинал, папа мой…
– Ну, если судить по тебе, то я представляю, – ввернул Капитонов.
Эдит отмахнулась.
– Ничего ты не представляешь. Я родилась в октябре ше-стьдесят третьего, через несколько дней, как Пиаф умерла. В сорок семь лет всего от роду. Отец, он рассказывает, пережи-вал страшно. Нет, не моё рождение, ну, ты понял. Ну, и назвал дочку в память о предмете своих воздыханий, так я и живу с этим именем. Хорошо, правда, что не знал он тогда её биогра-фии, – тогда об этом не печатали, – а то бы ещё подумал, на-верное.
– А что там за биография?
– Ты не знаешь? Да там хватает. Проституция, алкого-лизм, наркомания, горячка белая… автокатастрофы какие-то бесконечные… С одним только Шарлем Азнавуром два раза разбивалась. Да ещё гибель Сердана её сильно подкосила.
Обкусывая вафельный стаканчик, Вадик слушал, каза-лось, не очень внимательно, но поинтересовался:
– А это кто?
– Марсель Сердан, её возлюбленный. Чемпион мира по боксу, между прочим. Хоть это мог бы знать. Полный букет, короче. Тот ещё воробышек. Но я всё равно довольна – хорошее имя… А ещё, Капитонов, мне нравится, как называешь меня ты…
Сентиментальность последней фразы Вадик оставил без внимания и спросил:
– А хочешь я стану звать тебя Мариной?
– Ещё чего! – Эдит едва не поперхнулась мороженым. – Не хочу я называться никакой Мариной! С чего бы это?
– Вот видишь. – В голосе Капитонова зазвучала странная интонация – нечто пограничное между торжественностью и зло-радством. – Вот так же и город. Столько лет звался Успенском, и вдруг – на тебе, Степановск. Это справедливо?
– Какой же ты, Капитонов. – Губы Эдит покривились в брезгливой гримасе. – В парк, говорит, пойдём, сирень нюхать. Понюхали! Он, оказывается, меня сюда перековывать затащил. А я тут расчувствовалась, папу вспомнила, Эдит Пиаф…
– Да не кипятись ты так. Вон, люди уже смотрят.
Действительно, две старушки, стоящие метрах в пяти по-одаль, смотрели на молодых людей с явной укоризной.
– Они ждут, когда лавочка освободится, всего лишь. Не заговаривай зубы.
– Ну, не злись, Эдик. Извини. Просто я, в самом деле, ув-лёкся этой идеей. Ты бы слышала, как рассказывает о старом городе Бахров. Его послушаешь, и тошно смотреть на эти железобетонные монстры, без всякого вкуса понастроенные. А мы среди них живём.
– Да что он знает, Бахров твой? Он довоенный город пом-нит, не раньше. А Успенск… я ведь тоже кое-что читала… две-три улицы мощёные, а в основном, непролазная грязь, кабаки, беспробудное пьянство и повальный сифилис. А в места поприличней, в парк Айнаровского, допустим, где мы сейчас находимся, вход нижним чинам запрещали. Не пускали сюда собак и нижние чины. А мы какие чины, как ты думаешь Капитонов? Может, мы и в парк бы не вошли? Развернули бы и пинка под зад.
– Ну, ладно, ладно… Это как посмотреть. В Успенске гу-сарский полк квартировал – это ж здорово! Представляешь, стоим мы на улице, черёмуху нюхаем, а мимо – гусары! Усы завитые, ментики развеваются, султаны колышутся, барышни глаза закатывают… И лошадки, серые с белыми бабками, копыта по брусчатке цокают… Какова картинка?!
– Хочешь стать красивым – поступай в гусары. А ты эстет, Капитонов, – улыбнулась Эдит. – С милитаристским уклоном…

Доводы, опробованные Вадиком Капитоновым на полу-денном свидании с Эдит, оказались совершенно неубедитель-ными и бесполезными в беседе с приятелями. Их занимали со-всем другие проблемы.
– В исполкоме, оказывается, в буфете, курево без всяких талонов продают, – сообщил Гренкин и заключил: – Суки!
Толик Скороходов, и без того имеющий доступ к дефици-ту, воодушевился:
– Ну так идём скорее. Мы что, не похожи на работников исполкома? Очень даже похожи.
– Ага! Идём, как же! – Не успокоился Гренкин. – Знаешь, сколько пачка стоит? Двенадцать восемьдесят!
– Сколько? – переспросили все.
– Двенадцать рублей восемьдесят копеек, – отчеканил Генка.
– Ни хрена себе? Это ж сколько, если на пиво перевести? Десять бокалов.
– Я лучше курить брошу, – сказал Горевой. – И вообще, мы ж на пиво собирались. Пошли на пиво.
– Идём, – поддержал его Гренкин. – Кто ещё? Ты идёшь? – спросил он у Вадика.
– Нет, без меня. Мероприятие у нас сегодня, диспут в библиотеке «Успенск или Степановск?»
– Кто про что, а голый про групповуху. – Генка Гренкин развёл руками.
– Оно тебе надо? – на этот раз спросил Саня Горевой.
– Да надо, надо! – в сердцах отрубил Капитонов. – Вовка Дубинский ждёт, я обещал.
– Ну, обещал, значит – иди, – сказал Толя Скороходов. – Если доведёте дело до референдума, – Он кивнул в сторону наклеенной на автомат газводы листовки, – мы пойдём и прого-лосуем. Своих нужно поддерживать.