«Олька»

Приданое

В большой комнате стоит сервант. В нём на стеклянных полках рядочком стоят на тоненьких ножках, подобно колокольчикам  и тюльпанам, хрустальные рюмочки и бокалы, плывут ладьи, конфетницы, салатницы, изящные розетки для варенья. Всё это богатство раз в месяц мама с сестрой моют в подкислённой воде, пару капелек уксуса на миску воды, чтобы хрусталь сиял. Олю к этому действию не допускают. Она ходит вокруг  да около, глазеет, как изящные рюмочки ныряют в воду. Смотрит, как сестра их натирает, и любуется огранкой, радужным сиянием. Ольке так хочется помогать, мыть похожие на цветы бокалы, слушать их звон. Инна берёт два бокала и делает «дзынь»,  и тогда  в воздухе ещё какое-то время звучит «дзынь-дзынь-дзынь»…

Настал день купания хрусталя. Оля решила, что она уже взрослая, раз ходит в школу. На прошлой неделе она стала первоклассницей, и, значит, можно помогать. Не успели мама с сестрой набрать воды, а Олька тут как тут с радостным воплем:

– Я помогу!

И помогла…  Потянулась в сервант за бокалами, и те посыпались один на другой со звоном и стоном. Из двенадцати уцелело пять. Оля сама пошла в угол, без лишних слов. Упёршись лбом в стену, она тёрла не вазочки, а заплаканные глаза и сопливый нос.

Мама молча дала ей платок. После обилия стеклянного звука в доме повисла  тишина.

Папа вернулся с работы. Узнав о случившемся, сначала расстроился, а потом кое-что придумал.

–Алла, где ящик от патронов? – спросил маму.

– На балконе.

– Ты в него ещё ничего не сложила?

– Нет. А зачем тебе?

– Я буду туда складывать приданое для будущего мужа нашей хрустальной принцессы.

Он собрал осколки и аккуратненько уложил на дно ящика. Взял чистый лист бумаги и написал: «Ольгино приданое».

Приклеил лист на ящик и сказал:

– Так вот, моя дорогая, всё, что ты разобьёшь, достанется твоему суженому, пусть полюбуется, какое ты сокровище.

Оля посмотрела на папу исподлобья и сказала:

– Он меня и такую любить будет.

 – Не сомневаюсь, – пряча улыбку, ответил папа. – Но должен же он знать, какая ты драгоценная.

– И какую посуду тебе покупать, – сказала мама.

Инна хихикнула:

– Алюминиевую.

– Не хочу я алюминиевую! Себе такую покупай!

– Не огрызайся сестре! Стой и думай.

Оля стояла и думала, стоящие мысли в голову не шли, ползли туманные и грустные. Туман рассеялся, когда просияло солнце маминой улыбки. Она вызволила Олю из угла, позвала ужинать, о хрустале за столом не вспоминали.

Ящик с приданым оказался прожорливым. Вскорости вслед за бокалами в него полетела конфетница. Вазочка стояла на краю стола, Оля танцевала, всё произошло случайно,  лёгкий взмах руки снёс вазу на пол, и та, растеряв конфеты, разбилась. 

За конфетницей отправился чайник с пиалами. Набор с традиционным восточным узором, синие цветы хлопка с золотой каймой. Оля несла поднос на стол и, не дойдя полшага, решила, что уже у цели, поставила поднос на воздух и побежала смотреть мультик, но поднос не умел летать. Грохот стоял такой, как будто рухнул самаркандский дворец.

Потом стоял крик, папа не на шутку рассердился. А когда успокоился, то сказал:

– Вот тебе кружка, теперь она твоя, и не трогай больше другую посуду.

Кружка была железной, холодной и неприветливой.

– Не буду я из неё пить.

– А больше не из чего по твоей милости. Посмотри, во что ты превратила чайный сервиз.

Смотреть на руины не хотелось.

Мама извлекла из недр шкафчика другую чашку и с надеждой вручила дочери:

– Вот тебе твоя чашка, береги её.

Чашка была с картинкой, на ней летали ласточки, и Оля её берегла. А вот вазы по-прежнему были неустойчивы и таяли, словно лёд на солнце. Но что удивительно, хрусталь в доме не переводился. Олина крёстная работала на заводе, где производили всякие красоты из хрусталя, и дарила ежегодно что-то новенькое. А ещё маме  на Восьмое марта  дарили вазы и цветы. И если бы не Олькин талант, кто знает, может, в доме от этого хрусталя пройти негде было бы.

 Ящик набивал своё брюхо и освобождал полки. Оле очень хотелось научиться не бить посуду, но посуда не поддавалась дрессировке.

Во Дворце пионеров открыли цирковой кружок, там учили жонглировать. В школу приходил тренер и приглашал всех, кто хочет стать ловким. Он жонглировал шарами и булавами, те подлетали в воздух, возвращались в руки  и не падали на пол. Вот если бы так научиться! Наверное, нужно пойти, думала Оля.

А папа думал, если так дальше пойдёт, нужен будет ещё один ящик от патронов.

А мама думала, что это плохая затея – собирать битую посуду, но с папой не спорила.

 

 

Ваза № 098676453

Бабушка приехала, чтобы забрать Олю на каникулы: у мамы с папой отпуск не совпал с началом лета. Ехать в поезде предстоит пять суток. Мама суетится, собирает провиант.

– Ма, скажи, и кто это придумал так назвать обычную еду? – и Оля гундосит на французский манер: «провиант».

– Между прочим, слово немецкое,  proviant означает продовольствие. Используется, когда хотят отметить, что продукты необходимы для похода, экспедиции, а не просто накрыть стол. Ясно?

– Ясно! Провиант так провиант.

Мама волнуется об одежде на случай жары и холода, собирает какие-то таблетки: а вдруг живот заболит или голова, не дай бог, температура поднимется или, боже упаси, поранится ребёнок, нужен пластырь, йод, зелёнка, стрептоцид, опять же мазь от конъюнктивита, мало ли – пыль надует в глаза; упаковывает мыльницу с мылом, полотенце и зубную щётку с пастой, это без всяких, это обязательно. Руки нужно мыть, зубы чистить – и никаких отговорок.  Оля заботится о том, чтобы хватило карандашей и бумаги, отвоёвывает разрешение взять ножницы, чтобы нарисованным моделям кукол одёжки вырезать, выпрашивает позволение на транспортировку пластилина, упаковывает цветные нитки – браслетики плести, книги – читать, блокнот и ручку – записывать мысли и стихи: это важно, о прочей ерунде позаботятся мама и бабушка. И они заботятся. А Оля не теряет времени зря, она тоже наводит порядок в своём царстве. Вытряхнула самовязаный коврик в кукольном уголке, помыла пол, аккуратно расставила мебель, причесала всех кукол, рассадила, как положено, расставила чайный сервиз:

– Не скучайте тут без меня. Не озорничайте.

Олька до сих пор верит, что по ночам игрушки оживают. Она даже пробовала не спать всю ночь, чтобы увидеть это, но сон всегда оказывался сильнее.  Убрала на книжной полке, выбрала нужные книги. Сложила вещи, а то мама, заглянув в шкаф и обнаружив носки и майки в хаотической небрежности, рассердится. Разложив всё по полочкам, Оля решила помочь маме и протереть пыль на тумбочке.

Одно резкое движение – и… ваза совершила смертельный кувырок и разлетелась в разные стороны на большие и малые созвездия. Глядя на осколки, Оля с ужасом вспоминала мамины слова:

– Ещё одна разбитая вещь – и ты из дома ни ногой, будешь сидеть в углу вечно. И даже не мечтай, что я тебя отпущу с бабушкой. Никаких каникул! Понятно?

Что ж тут непонятного… И Оля старалась, и за месяц ни одна чашка не пострадала, все тарелки были живы, к вазам Оля близко не подходила и им ничего не грозило.

Оля мечтала, ей хотелось увидеть край пушистых облаков, своих друзей и просто попутешествовать: стук колес, дорожная песня действовали на неё вдохновляюще.

– Хочу всегда куда-нибудь ездить, и не важно, куда, важно двигаться! Лететь, плыть, ехать…

А мама говорит, что ей хочется где-то осесть и уже до чёртиков надоели контейнеры, чемоданы, новые незнакомые дома.

 

Дверь распахнулась – сестра, услышав звон, влетела в комнату:

– Так, что ты опять натворила? Ага, вазе капут. Ну что, прощай каникулы, бабушка сама уедет, а ты будешь тут куковать. Доигралась?!

– Я не игралась, я пыль протирала… Инночка, ну пожалуйста, ну я тебя прошу, ну не рассказывай, я сейчас всё починю!

– Что ты починишь, хрусталь?! Ну-ну…

– Я тебя умоляю, просто не говори!

– Ладно, – сказала сестра и ушла.

Олька пришла следом:

– Ин, дай клей.

– Да он не склеит!

– Я попробую.

Оля долго соединяла фрагменты вазы и наконец собрала. Места склейки были грубыми и бросались в глаза. Донышко у вазы на пол-ладони осталось целым, и Оля придумала поставить в вазу цветы.

– Цветы  отвлекут внимание от клея!

Оля набрала в вазу воды и проверила – не течет, тогда она вышла во двор. Перед окном в палисаднике папа с любовью выращивал розы, их цвета были столь разнообразны, что, составляя букет, Оля чувствовала себя художником. Сотворив икебану, Олька вздохнула с облегчением.

Сестра заглянула в комнату и, обнаружив «шедевр», сказала:

– Ну-ну, врушка. Ты ведь знаешь, что всё тайное становится явным.

– Знаю. Ну Инна, ну не рассказывай!

– А ты мне не нукай, я тебе не лошадь, это раз, а во-вторых, слова-паразиты мама не приветствует. Помнишь, ты обещала от них избавиться?

– Помню. Инна, а ведь тебе самой не хочется, чтобы я тут все лето проторчала! Надоедала паразитными словами… Ведь так?

Инне и вправду это было не нужно;

– Ладно, не скажу.

День отъезда близился. Оля волновалась, что родители заметят клеевые подтёки на вазе, и её мучила совесть из-за обмана. Ей хотелось признаться, но страх, что её не отпустят, сжимал губы, и слова прятались за зубами.

– Что-то Оля какая-то тихая? – говорил папа маме.

– Ей, наверное, грустно уезжать от нас.

Уже на перроне Оля решилась:

– Папа, ты знаешь, я…

– Знаю, я тоже очень тебя люблю и буду скучать.

Папа обнял её и поднял на руки. Это было невыносимо, Олька расплакалась.

– Не плачь, а то у мамы от слёз будет болеть сердце. В конце августа приеду за тобой, и обратно мы полетим на самолёте.

Поезд тронулся, и стук колёс убаюкал прошлые печали. Вскорости Оля забыла и происшествие с вазой.

И уже в августе, когда папа приехал, он рассказал бабушке  об очередной хрустальной потере: 

 – Вы уехали, цветы со временем завяли. Я их выбросил и решил сполоснуть вазу, а она разлетелась на кусочки под напором воды, и тут я обнаружил, что ваза-то была склеена! Инна призналась нам, что пообещала не выдавать сестру,  да ещё стала её защищать: «Нечего было пугать ребенка, она из страха соврала».

Оля знала – врать нехорошо. Она стояла, опустив голову. Ей было стыдно и жаль разбитой вазы:

–  Я не хотела. Мне жалко вазу.

– Да бог с ней, с этой вазой! И даже не страшно, что вода могла вытечь на полировку и испортить тумбу. Папа мог пораниться, вот что серьёзно, а ты даже об этом не подумала.

 Оля, и правда, не подумала, а вот теперь, когда бабушка сказала, она испугалась, что её неправда могла навредить папе или маме. Разбитой вазы не вернуть, а главное, чего Оля боялась, что папа перестанет ей верить.

– Я больше не буду врать, никогда!

 

Оля с друзьями сидела на веранде, они помогали бабушке перебирать сливу для варенья, и тут появился папа и спросил:

– Кто красный полосатый?

Все были в недоумении, и только Оля честно сказала:

– Я.

– Зачем?

– Хотела,  чтоб красиво было.

– А в чашке некрасиво?

– Красиво, но в стакане лучше.

– Теперь ему в ведре просто чудо как хорошо и красиво! А главное, теперь он не стакан, а хлам.

– Прости!

– Приданое растет, ой кому-то повезёт…

Друзья переглянулись и удивлённо спросили:

 – Как ты догадалась, что красный полосатый это стакан?

– Я-то знала, что разбила. Стаканов было двенадцать, папа привез их из командировки, шесть в желтую полоску и шесть в красную, тонкое стекло, высокие, расширялись кверху, из них можно было пить через соломинку. Последний  погиб при исполнении, я наливала в него компот, стакан стоял на границе стола и упал в пропасть. Пол и стол  вымыла, а стакан забросила в сарай в старое ведро. Жалко, ни одного не осталось… Зря я всё же бросила цирковой кружок!