«Булгаков, оставшийся неизвестным»

Мариэтта Чудакова

Каковы обстоятельства  его  попытки  отъезда  за границу из  Батума? Почему она не удалась?  В  1934 и в  последующие  годы   намеревался  ли    он,  выехав за границу, остаться  там?

 

4

Булгаков был монархист – с детства и  до зрелых  лет (но  считал,  что Романовы проиграли   Россию). Это совершенно очевидно, хотя  Лидия Яновская писала в  своей книге 1983 года, что «монархизм Турбиных не имеет никакого отношения к семье Булгаковых». Я считаю такое утверждение наивным. Вообще-то мы говорим о  воззрениях Булгакова, а не  членов его семьи. Например,  сестра  его Надежда была  социал-демократкой,  а потом стала коммунисткой; Булгаков же  в основном  не менял своих   политических взглядов, ему всегда была близка идея сильной монархической власти.

Мы не знаем также, как Булгаков относился к сталинскому террору. Понятно,  что как врач он не мог  спокойно переносить убийство людей, да ещё и массовое. Но эти годы были очень   непростыми, и, как нарочно, под топор один за другим попадали те, кто  его  травил и всячески преследовал. У Елены Сергеевны был к этим людям свой счёт, без всяких сложных построений: она просто радовалась, что судьба их наказала.  Это видно из её дневников. Но хотелось бы знать, что по этому поводу думал  сам Булгаков.  Однако мы не находим ни одного прямого его высказывания  на эту тему.

 Я как-то реконструировала коротенький обмен репликами Булгакова с Валентином Катаевым и уверена, что реконструировала правильно. Катаев рассказал мне в  1976 году,  как  однажды он встретил Булгакова у памятника Гоголю, а  в газетах  только что появилось  сообщение об аресте маршалов (1937 г.).  Они начали обмениваться мнениями.  «Я сказал Булгакову возмущённо: “Но они же выдавали планы!” Булгаков ответил: “Да,  планы  выдавать нельзя”».

Я  реконструирую их разговор таким  образом: Булгаков  в начале разговора высказал, видимо, осторожное  сомнение. Катаев «возмущенно» возразил, считая  маршалов виновными.  Булгаков тут же понял, очевидно, что с Катаевым нельзя быть откровенным, и  тогда повторил слова собеседника (Катаев пробовал передать его соглашающуюся,  мирную  интонацию): «Да, планы  выдавать нельзя». А что же Елена Сергеевна? Как она отреагировала на арест и затем расстрел Тухачевского и других? Ведь все они  не раз  сидели за ее с  Шиловским (её прежний муж-генерал –Г.А.) столом. Сергей, младший сын Елены Сергеевны, по  убеждению Маргариты Алигер, был сыном Тухачевского. У Елены Сергеевны до Булгакова был роман с Тухачевским, об этом говорили  мне несколько  ее приятельниц. Когда  Сергей  вырос, Алигер,  однажды увидев его в какой-то писательской очереди, поразилась внешнему сходству юноши со знаменитым расстрелянным маршалом. «Одно лицо!» – говорила она  мне. 

Сразу после  сообщения в  газете о расстреле Тухачевского Елена Сергеевна пишет в дневнике о том, что они  решили поехать на дачу  к Сергею. Булгаков совсем не любил ездить за город.  Но эта поездка, судя по всему, вопросов у него не вызывала.

Да, Тухачевский  и Булгаков, как говорится, стояли  в годы  Гражданской войны по  разные стороны баррикады, но можно предположить, что расстрел этого человека, как и других маршалов,  вряд ли мог быть воспринят писателем как акт справедливой кары. Практически мы знаем только осколочки его настроений, состояний, и я повторяю: не надо желаемое выдавать за действительное. Мы не знаем очень многого, нередко имеем право строить только предположения. Между тем за последние  годы накопилось  огромное количество  интернетовских (и  печатных тоже) текстов о  Булгакове, где   осторожные   предположения,  высказанные  в   разных наших работах,  спрямляются  в  достоверную  информацию, неизвестным   путем полученную. Источниковедение  подменено  полубеллетристикой,  и  за  верные факты выдаются ничем не подтвержденные выдумки  – вроде той, что   Булгаков в селе Никольском  сам делал  аборт  своей жене, хотя в «Жизнеописании…» я  цитирую ее   слова –  «…И  я  поехала в Москву, к дядьке…» –  к знаменитому московскому гинекологу.    Написаны  обширные работы, целиком построенные на  фразах «Татьяна  Николаевна  говорила…»,  «Елена  Сергеевна рассказывала…»,  хотя   при   моих с  ними  беседах   третьи лица не присутствовали.

Узловой момент – отношение Булгакова к Сталину. Глубоко убеждена в том, что отношение людей к Сталину в те годы, когда он с особой жестокостью распоряжался жизнями миллионов, в принципе не  может оцениваться и рассматриваться исследователями как нормальное. В таких нечеловеческих условиях сознание людей не может подчиняться естественным законам  существования. Возникает, на мой  взгляд, нечто близкое  стокгольмскому синдрому*.

Страницы