«Булгаков, оставшийся неизвестным»

Чего   мы не знаем  о Михаиле  Булгакове

1

Сначала  –  о  том, как собиралась и как попадала (проникала!)  в  советскую  печать  информация о  биографии и  о  творчестве  Булгакова.

Этот писатель появился перед читателями огромной советской империи   почти одномоментно – в течение 4-5 лет,  с 62-го по 66-й – 67-й годы, и всё, что мы знали до этого, не включало в себя ни его романа о Мольере, ни «Записок покойника», ни оглушительного романа «Мастер и Маргарита». Редкий случай: мы ничего не знали о нём, его биографию не знали не только читатели, но  даже и филологи – мои коллеги,  историки  литературы. Прочитать напечатанное Булгаковым в  20-е  годы (позже его не печатали и не переиздавали)  можно было только в некоторых столичных библиотеках. Что-то мы, выпускники филфака  МГУ, читали в аспирантские годы  в нашей университетской научной библиотеке, так называемой «Горьковке». Я, например, читала там  в литературном сборнике «Недра» повести «Дьяволиада», «Роковые яйца», а в журнале «Россия» –  недопечатанную «Белую гвардию».

 Но в основном Булгаков был известен как автор «Дней Турбиных». Мы знали о нём какие-то крохи:  родился в Киеве,  женился три раза… Надо было начинать собирать биографию практически из ничего, а это значит, что прежде всего надо было встретиться  с тремя  его жёнами – все они в годы нашей  встречи  с главными произведениями Булгакова были живы.

С  первой женой, Татьяной Николаевной (Т.Н.) Лаппа, далеко не сразу удалось встретиться, потому что при жизни своего последнего мужа (они поженились  в 1946 году),  адвоката  Давида Кисельгофа, входившего  в круг знакомых Булгакова в  годы его жизни с Т.Н.  на Большой  Садовой,  она не хотела ничего никому рассказывать. По-видимому, дала себе такой зарок, и в 1970 году на мою просьбу о встрече ответила отказом (хотя я  всё-таки встретилась  летом  того года с ней и с её мужем; тогда  и   стало ясно, что   муж ревновал её к памяти Булгакова). Только после смерти Кисельгофа она написала мне в 1977 году, что готова со мною встретиться, – и я вновь поехала к ней  в Туапсе.  Ездила в  течение четырех лет  три  раза, теперь   она  говорила уже откровенно,  и я   узнала то, что без неё узнать было невозможно.

Вот что важно: факты жизни Булгакова скрывались его близкими  сознательно (говорю  это для молодого поколения) – потому что печатание  его произведений впрямую зависело от его биографии. Если бы власти стало известно его прошлое, если бы кто-то из трёх его жён открыто сказал, что он был в рядах Добровольческой армии, всё было бы кончено: советская власть не переносила тех, кто против неё выступал когда-то  с оружием в руках, и даже если не с оружием (а в качестве врача, как Булгаков). Они, эти люди, были для власти уже  отрезанный ломоть, хоть ты будь какой угодно талантливый писатель.

       Биографию  Булгакова  тех его лет  знала сестра, Надежда Афанасьевна (она в  свои юные годы  была,  напротив, социалисткой),   сохранившая  его  письма   1910-х–20-х годов. Передав их в 1969 г. в Отдел рукописей Ленинской библиотеки, она внесла  бесценный вклад в историю восстановления биографии писателя. Если бы она не сохранила эти письма,  многое из биографии  Булгакова было бы утрачено  навсегда. У неё сохранилось очень важное для нас письмо Булгакова брату Константину (он после разгрома белых эмигрировал). Я несла с Преображенки в старом портфеле, который она мне дала, дорогие автографы и тряслась,   чтобы меня  не сбила машина. Этот  страх потерять случайно ценные рукописи хорошо известен старым архивистам. Два письма  были переданы мне позже Еленой Андреевной Земской, племянницей и крестницей Булгакова, – перепечатанные на машинке с купюрами.  За пределами  текста осталось самое главное – желание Булгакова уехать из Батума за границу. В одном из писем Елена Андреевна долго не восстанавливала  купюры, по-прежнему опасаясь, как бы это не навредило публикациям Булгакова. И только когда началась Перестройка (это слово, как и Оттепель, считаю необходимым писать  с  большой  буквы, как название  исторической эпохи – подобно  французской Реставрации),  прежние опасения  ослабли. Было полностью опубликовано  и примечательное письмо Булгакова сестре Надежде из Вязьмы, написанное 31 декабря 1917 года. В нем он рассказывает, что был в Москве  и Саратове и видел, как серые озверелые толпы бьют людей, грабят и убивают, и «понял окончательно, что произошло».

Итак, я пыталась узнать о его жизни как можно больше, собрать все крохи воедино, и для этого встретилась примерно с сотней его родных и близких, друзей и знакомых, полузнакомых, их родственников  и т.п. Одновременно обрабатывала архив писателя, поступивший от Е.С.Булгаковой в 1966 –1969 гг. и дополненный в  1970 г., увы,  после её смерти  её дневниками. И когда в 1971 г. я начала писать для «Записок Отдела  рукописей» научный   обзор архива  Булгакова,  оказалось, что эта работа  – совершенно определенного жанра, в   которой нужно рассказать о рукописях писателя, – становится и его первой  биографией… Документальных  свидетельств   его жизни   до  конца 20-х  годов было крайне мало. От дневника его осталось  несколько кусочков страниц. О  копии, уцелевшей в  архиве КГБ, ничего известно не  было.