«Девяносто первый или путь в бронзу», роман

– Капитонов, ты… я не знаю… ну, ты просто монстр какой-то. Столько я ждала, когда выветрится твой авантюризм, так нет же. То ты собираешься снимать кино, то вступать во Французский легион, то ещё чёрт знает что. А помнишь, как ты удумал искать Трою? Слава Богу, вовремя узнал, что её уже нашёл Шлиман. А теперь вот, на тебе – город он собрался переименовывать!
Эдит, давняя подруга Вадика Капитонова, в интимном об-щении – Эдик, обладала скептическим складом ума. Надо заметить, Капитонов ко многим жизненным коллизиям относился тоже не без скепсиса, но проверять жизнеспособность возникающих в его голове идей зачастую спешил к Эдит. К тому же, на кухне у неё – и откуда только брала? – всегда водился кофе. Вот и теперь хозяйка выставила на стол стеклянную баночку «Caf? Pele», а гость внёс свою лепту, достал из кармана – спасибо Толе Скороходову – две пачки «Экспресса». Впрочем, совместное кофепитие единодушия во взглядах не обеспечивало, и Капитонов почти оправдывался: 
– Не переименовывать, а возвращать исконное имя.
– Да какая разница! Ты скажи лучше, как тебе это в голову пришло?
– Да я и раньше об этом думал. А тут недавно стояли за мылом с Дубинским…
– С кем?! С Дубинским?! Ну, тогда всё ясно!
– А ты что, знаешь его?
– Да уж знаю. Из-за него мы амброзию два дня вокруг ба-зы вырывали. Поднял шум в газете. Мы вроде виноваты, что склады за городом, в чистом поле, построили. Тот ещё тип, за-мечу. 
– Да, мы с ним на митинге познакомились. А тут недавно стоял я за мылом, по талонам. Вижу – Дубинский. Очередь длиннющая, на полквартала – болтай не хочу. Разговорились – а почему, собственно говоря, Степановск? Город старинный, у него есть имя – Успенск. Надо бы вернуть. А Дубинский и гово-рит: приходи на политклуб, там и обсудим. Короче, пошёл я на политклуб…

Действительно, пару дней назад Вадик Капитонов, сам своему поступку удивляясь, пошёл на заседание политклуба «Выбор».
 В свободной от книжных полок, просторной комнате биб-лиотеки завода имени Кингисеппа в разные дни недели собира-лись разные люди. По вторникам и четвергам здесь совершен-ствовал мастерство духовой оркестр, по средам в надеждах найти хоть какое применение своей захиревшей сексуальности приходили сюда «те, кому за тридцать».
В это же помещение завком профсоюзов впустил Дубин-ского со товарищи, определив им для заседаний свободный день – пятницу. Основанному клубу по интересам надлежало дать звучное название. На двери комнаты уже красовалась опознавательная табличка. В своё время «те, кому за…» тоже искали своему пёстрому сообществу имя собственное и, сообразуясь с матримониальными устремлениями большинства, назвали его «Выбор». Это наименование как-то сразу понравилось вольнодумцам из окружения Дубинского. Слово «выбор» они расценили как синоним модного, запущенного генсеком в народ словечка «плюрализм». На двери библиотечной комнаты так и не появилось новой таблички, а вскоре широкую известность в городе получила новая общественная организация – политклуб «Выбор».
 
Основанный молодыми коммунистами, уже вскоре по разношерстности состава политклуб напоминал Ноев ковчег. С идеей осуждения политических репрессий явились в клуб представители «Мемориала». Пришли и заняли место в активе члены Экологической ассоциации и «Союза Чернобыль». Здесь же Вадик Капитонов сразу узнал парня-руховца, потрясавшего на митинге пятидесятирублёвыми купюрами. Сюда же подтянулись основатели ещё не узаконенного Общества защиты прав потребителей. Один из них, Николай Томин, чувствуя, видимо, поддержку политклуба, решился на акцию гражданского неповиновения. Вышел к подножию памятника Фоме Степанову с рукописным плакатом «Объявляю голодовку» и засел бессрочно на стульчике, в виду горкома партии. Пикантность ситуации заключалась в том, что узнать о выдвинутых им требованиях не представлялось возможным – протестант дал обет молчания. Чем дело закончилось и куда исчез Томин, никто из горожан сказать в дальнейшем не смог, не проследили из-за потери интереса, но происшествие дало основания Дубинскому объявить о приходе в Степановск подлинной демократии.
 Скамейки в комнате двойного «Выбора» располагались амфитеатром – все видели каждого, каждый видел всех. Такое удобство политклуб унаследовал от духового оркестра. При-шедшего Капитонова усадили на фланге, рядом с жилистым стариком с окладистой бородой a la Солженицын.
Семидесятидвухлетний Платон Платонович Хохленко тридцать три года жизни провёл в тюрьмах и лагерях. После ареста отца, старого большевика и работника уездисполкома, пятнадцатилетний Платоша не стал дожидаться ссылки и сел в тюрьму за хищение кольца колбасы и килограммовой гири в продуктовой лавке. Дальнейший жизненный путь Хохленко можно обозначить пунктиром: кража – грабёж – вооружённый разбой – убийство в зоне – неудачный побег. Сидел с Анатоли-ем Жигулиным. С середины шестидесятых – законопослушный член общества и участник соцсоревнований. В конце восьмиде-сятых – сталинский политкаторжанин и узник совести.
Всего этого Вадик Капитонов не знал и, возможно, не за-помнил бы своего соседа, если бы старик при появлении перед аудиторией каждого нового выступающего не толкал его в пле-чо с одним и тем же вопросом:
– А это кто? Коммуняка?
В ответ Капитонов, в этом сборище человек новый, лишь пожимал плечами. И тогда старый зэка уверенно отвечал себе сам:
– Коммуняка!
Капитонов отметил, что собравшиеся пребывают в лёгком возбуждении. Оказалось, что Дубинскому удалось пригласить в клуб начальника городского отдела КГБ, и все ожидали начала заседания с интересом.