«Девяносто первый или путь в бронзу», роман

Зиме в том году даже на издыхании не удалось полностью выстлать землю снегом. За окнами троллейбуса уныло видоизменялся серо-белесый городской пейзаж. На остановке «Таксомоторный парк» в салон втиснулся классического типа бродяга. Засаленные лохмотья, перехваченное тряпичными узлами подобие обуви, драная котомка через плечо. Пребывал он, к тому же, явно не в себе – с черных губ срывалось невнятное бормотание, тусклые глаза, казалось, белого света не запечатлевали.
– Вот он. – Скороходов толкнул в бок сидящего рядом Ка-питонова.
– Кто? – недоумённо спросил Вадик.
– Бомжа видишь? Так вот это он и есть.
– Да кто, он?
– Прообраз Советского Союза, за который мы едем голо-совать…

Билет в одну сторону

Рекомендациями доктора Вайнберга всё-таки довелось пренебречь. Молодой организм восстанавливался быстро, и Фома Степанов страдал от постоянного чувства голода. Отча-явшись найти применение своим атлетическим способностям, он без особого труда отыскал подённую работу.
В начале XX века экономика края переживала невиданный доселе взлёт. Купечество, некогда третье сословие Российской империи, уверенно выходило на первое место во всех сферах общественной жизни. И если никто в Успенске не имел привилегии купца I гильдии, их дефицит вполне восполняло нашествие толстосумов из Таганрога, Харькова, Луганска. Наряду с отечественными предпринимателями осваивать богатства края устремились французы и бельгийцы, немцы и латыши, финны и греки.
Бешеными темпами развивалась горно-металлургическая промышленность, но наиболее крупные предприятия отрасли концентрировались южнее Успенска. В городке же по-прежнему перерабатывали дары полей и огородов, лепили сальные и восковые свечи, открывали винные склады.
Российское купечество понимало: чтобы опередить спесивое дворянство, одной тугой мошны недостаточно – следовало уделять внимание культурным ценностям, поощрять искусства, заниматься, наконец, благоустройством своих городов.
Впрочем, вначале XX века граница между сословиями уже едва различалась: купцы покупали дворянские звания, дворяне открывали или приобретали фабрики и заводы. Завершалось формирование нового класса – буржуазии, абсолютно безучастной к родословным и титулам.
В Городской Думе Успенска заседали – дворяне ли, купцы – достойные люди, и забот им хватало вдосталь. Город, основанный более трёх веков назад, уже не отвечал современным требованиям к муниципальному устройству. «Двадцатый век на дворе», – говорили земцы и выдвигали проекты перепланировки улиц, строительства новых предприятий, расчистки и изменения русла речки Кобыльей.

На перекрёстке улиц Айнаровского и Императрицы Марии строилась мужская гимназия, на Рыльской возводилось здание электростанции, начался ремонт проложенного сорок лет назад и пришедшего в негодность водопровода. На всех стройпло-щадках требовались рабочие руки.
Не имеющий специальности Степанов нанимался подсоб-ным рабочим: носил кирпичи, копал траншеи, месил глину. Од-нажды на разгрузке вагона с углем Фома познакомился с Изо-тычем, крепким мужичком лет сорока-сорока пяти. В трудный, засушливый год Изотыч пришёл в Успенск из села, да так и остался в городе. От семьи отбился, хотя и высылал на родину деньги, ночевал либо в бараке у земляков, либо, когда позволяли заработки, снимал комнату в доходных домах.
В выборе места работы Фома быстро привык полагаться на чутьё нового знакомца. По утрам Изотыч почти безошибочно угадывал, на какой из строек нужны подсобники, где в этот день покладистый десятник, какова достанется нагрузка и сколько за неё заплатят. За обычный десятичасовый рабочий день удавалось заработать пятьдесят, а то и все пятьдесят пять копеек. Этого хватало, чтобы поужинать в обжорке на Базарной площади и заплатить в срок домовладелице мадам Лейкиной за снимаемую комнату.
– …Я вам денег принёс, барыня. За месяц.
– Фу! – хозяйка скрестила руки на груди. – Ну какая я вам барыня, Фома Андреевич? Зовите меня Евдокией Ивановной.
– Хорошо, Евдокия Ивановна. Вот, не откажите в любез-ности получить.
Степанов подошёл к столу и высыпал на скатерть горсть монет.
Мадам Лейкина пересчитала и быстро спрятала деньги. Серебряные опустила в один карман, медь – в другой.
– Могли бы и повременить дня три. Я бы подождала не-много – гости у вас всё-таки, как тут без расходов? Хотите чаю?
– Какие гости? О чём это вы? – удивился Фома.
– Да ну как же? Два часа уже дожидаются в вашей комна-те. С ростовского поезда, наверное. – Мадам Лейкина поджала губы и не сдержалась: – Барышня, совсем молоденькая. Так выпьете чаю, Фома Андреевич?
– Н-нет, спасибо. – Фома надел картуз. – Пойду я, Евдокия Ивановна. Спасибо вам!
Чуть не кубарем скатившись с крыльца, Степанов влетел в полуподвал и распахнул дверь своей комнаты. На его кровати, на самом краешке, положив на колени ладошки в узких перчатках, сидела девушка.
Фома заметил дорожный баул у её ног, клетчатый берет, и главное – сверкнули в полуподвальном сумраке чистейшей синевы глаза и взметнулись навстречу вошедшему длинные ресницы.
– Катька, – только и охнул Фома Степанов…