«Диагностика», рассказы

Завязалась переписка.

4

У Кати был маленький сын. Но не от научного атеиста, а от московского диссидента, которого она узнала, состоя в браке с немощным мужем. Диссидентом он стал называть себя в перестройку, а до того угонял дорогие машины.

— Катя, я баб очень люблю,  — пояснил он ей и свой приход, и свой уход.

5

Но вот появился пермский сокол. Родом он был из Молдавии — о райских садах которой цветисто написал  в первом же письме.

Катя, взяв за ручку сына, ходила к архангельскому Главпочтамту дважды в день. Там было окошко в подвал, а в нём виднелась чёрная лента транспортёра. На этой ленте, заглядывая в окошечко, Катя пыталась разглядеть конверт с почерком пермского сокола.

6

Сокол, которого звали  Алексэндру, то есть Шурик, попал в зону для политических случайно. На воле это был мелкий фарцовщик, который, демобилизуясь из рядов СА, почти машинально, просто по привычке,  загнал кому-то свою шинель. Однако статью ему впаяли — ни много, ни мало, как «измена Родине».

Но Катя о шинели не знала.

7

Не знали об этом и те как бы диссиденты (болтуны на кухне её отца), которые Кате его рекомендовали. Не ведали о Шурика сущности и профессора̀ той пермской Сорбонны, куда его, безо всякого конкурса, определила судьба. Они только тихо удивлялись его пещерному косноязычию. С другой стороны: ну и пусть не оратор. Главное, чтоб человек был хороший.

8

Выходил Шурик из лагеря с помпой. Их группу  освобождали уже по личному указу Ельцина. Фотография группы была на первой полосе «Известий».

Сел салагой, фарцовщиком, — выходил узником совести, женатым мужиком. Катя прилетала специально, сразу после письма с его фотографией; их зарегистрировали.

9

Дальнейшие события разворачивались по экспоненте. Съездили в Молдавию. Свекровь, невзлюбив мечтательную невестку, называла её в глаза  юродивой. Поселились в Москве, в квартире научного атеиста. Стали торговать в парке имени Горького своими блинами и «морсом» (разведённым вчетверо вареньем). Выглядело это так: когда на дальней дорожке появлялся одинокий путник, Катя и Шурик выныривали из кустов:

— А вот — поесть-попить домашненького?!

10

«Лихие девяностые», да. Сын Кати от недоедания заболел малокровием. Шурик сказал:

— Катя, поезжайте домой, там-то уж продержитесь. А я здесь дела делать буду. Для нашей семьи, для будущего.

И выложил перед ней веер визиток: директор сауны «Валгалла»; менеджер ООО «Альянс»;  и. о. директора банка «Русский гранит» — и так далее.

11

Отца Кати уже не было в живых, но домработница  не ушла. Подкармливала безрукую мечтательную Катю и её сына. То ли огородик у золовки, то ли ещё что. Катя не вникала. Вникала домработница:

— Катя, позвоните непременно супругу. У них же сегодня важная встреча.

И Катя, под напором, звонит в Москву «им», то есть Шурику:

— Ну? Как? — и долгое, долгое молчание. Затем, радостно: — Да? — и затем: — Правда? — и: — Ну молодец! ну как я рада!

Вешает трубку — и «упирается в Вечность».

— Ну дак получилось у них? —  тормошит её домработница.