«Повесть о людях и о себе», (часть 2)

Схрестились шаблі в відчайдушному герці –

там бій з ретроградом веде фарисей.

В кишені – ні шеляга, порожньо в серці.

«Корона» і «трон» ницим – понад усе…

 

А ми – пішаки, наша доля відома:

на себе – удар, і – ні кроку назад.

У повісті ставим не крапку, а кому.

Герої – віслюк та коза-дереза.

 

Назначили день собрания. На той стороне ликование – наконец-то!..

– Рассмотрим кандидатуры вступающих, проголосуем, отпустим их, и тогда я расскажу, что успели сделать, поговорим о наших проблемах... У меня столько информации! Конечно, будем ругаться. Чужим людям незачем вникать в наши дела, их надо отпустить после приема, – сказала я на заседании президиума.

– Косенко отчет в письме прислал.

– Напрасно. У нас же не отчетно-выборное собрание. Выздоровеет – приедет, и пусть сам решает: оставаться или уходить.

 

В назначенный час мы собрались в помещении литобъединения: здесь места больше. Приехали все, кто подал заявления: десять человек, половина из районов. Толпа еще та… Весь стол был завален стопками книг и папками с документами.

Ровно в полдень появилась «гвардия»: Бондарь в сопровождении своих «однодумцив». Кого-то еще не было, и он стал всех пересчитывать: нужно было собрать 16 человек (половина – плюс один). Когда появился Могилюк, Бондарь торжествующе воскликнул:

– Е кворум!

Противники наши приволокли «тяжелую артиллерию» – Мятовича собственной персоной. Чтоб уже – не из «Первых уст», а наверняка... На вопрос Колесникова, а причем тут Мятович, Бондарь заявил:

– А у нас зборы видкрыти!

С каких это пор собрание стало открытым?.. При нем даже кандидатов не приглашали: те ожидали в коридоре, когда позовут, и тут же отправляли их восвояси...

Перед началом собрания на правах старейшины слово попросил Виктор Погрибной. Просил не перебивать и выслушать до конца – он здесь ведь самый старший.

Говорил долго, но безрезультатно. Правда, не перебивали... Суть сказанного была – в организацию проник вирус зависти...

«Инфицированные» выслушали, но принимать «панадол» не собирались. Вышла А. Коринь и припомнила своему, можно сказать учителю (мы все в какой-то мере его ученики: всем помогал, редактировал, издавал книги) ту премию, которую получил Косенко, вырвав «победу» у нее изо рта...

Как помнятся старые обиды!.. Как не умеем мы прощать! Не так: не хотим прощать...

Уж и Косенко тут нет, уже и она давно получила ту премию...

Виктор Алексеевич поднялся из-за стола президиума и перешел к боковому столу. Видно было, что он оскорблен и расстроен.

Я снимала «действо» на видео – до сих пор не могу заставить себя просмотреть запись...

Тут кто-то начал кричать, что нужны перевыборы, что повестка дня, о которой мы известили всех, не годится, что информацию о проделанной работе, которую разослал Косенко по электронной почте, надо считать отчетом о работе... Что президиум тоже необходимо переизбрать (кто б сомневался, что новый председатель согласится работать со старым составом президиума – бунт так бунт!)...

Колесников и Архангельский поднялись и демонстративно ушли до начала собрания.

Я вышла вперед, пытаясь хоть что-то объяснить разбушевавшейся толпе «письменников».

– Так вышло, что мне пришлось заменять Косенко. Он в больнице, состояние его достаточно серьезное, а переизбирать человека заочно, тем более лежащего на больничной койке, противоречит законодательству. Предлагаю рассмотреть заявления, а потом обсудить все наболевшие вопросы.

– Державною мовою, – прошипела сидящая в первом ряду Царук.

А Бондарь радостно закивал:

– Я казав, Олю! За пьятдесят рокив нэ вывчыла!

О, куда девался тот Бондарь, который уверял: «вы думаетэ, що мы вам будемо забороняты? То вы погано про нас думаетэ!»

Мне стало и горько и смешно. Двадцать лет мы общались – каждый на своем языке, и никогда в писательской среде не возникало проблем по этому поводу.

– Вам потрибэн перекладач? – спросила я. – Це зараз найважаливишэ питання – якою мовою говорить Полэвина?

– Ось бачыте, не так ужэ и важко, – сладеньким голоском пропела Царук.

– Хто за тэ, щобы провесты перевыборни зборы и высловыты недовиру прэзыдии? – воинственно спросил Бондарь, приподнявшись. «Десятка» адептов мгновенно подняла руки: все было договорено заранее.

– А вы не хотите узнать, что было сделано за это время? – спросила я.

– В ризному дамо тоби пьять хвылын, – нагло заявил Могилюк, красный то ли от азарта, то ли еще от чего-то…

– Мне двух хватит, – я собрала папку с публикациями за год в «Народном слове», коими – о наивная! – хотела похвалиться...

Самое страшное, что им этого всего не надо – ни доклада, ни моих соображений. Им было все равно – делала я что-то или нет. И слушать не хотели. Толпа, жаждущая крови и почувствовавшая ее вкус…

Хотели одного – уничтожить Косенко, чтобы снова был Бондарь...

За что боретесь? За жалкую зарплату председателя Спилки? Это собачья работа – выгрызать у власти финансы для существования писательской организации, постоянно доказывая, что она существует... Это – неблагодарная работа, приносящая лишь головную боль, если работать по-настоящему. Впрочем, никто и не собирался работать, как следует, увы…

А если просто носить корону, время от времени демонстрируя «активную жизненную позицию», то и неплохо... Тем более, если невозможно установить норму, сколько и чего ты должен сделать... Одним словом – работа «до схочу», не бей лежачего.

Примерно то же самое говорил Г. Клочек – искренне или не очень, не знаю, но все равно выказывая активную поддержку Бондарю...

– Вам придется меня выслушать, – сказала я. Наверное, рыкнула, потому что сразу замолчали и после не перебивали....

– Выбирая Косенко, мы были уверены, что он вскоре вернется. Возможно, он и сам не предполагал, что придется завязнуть в Одессе. Его же правление НСПУ туда назначило! Не гуляет же он там! У меня к нему много претензий, но они совсем другого плана... Я хотела работать и делала все, чтобы мы имели равные права быть напечатанными. Хотела, чтобы Косенко помог напечатать свои произведения всем нам в других, всеукраинских, изданиях. Для этого собирала информацию, что у кого есть. А главный редактор «Вежи» даже не поинтересовался, что же я накопала, разразился «гневным» письмом в защиту выдвинутых книг... Ваши книги мне вернули. Пришлось быстро подавать другие. Но… член комиссии ничего не решает. И почему все решили, что деньги выделены только на Спилку? Деньги – на все книгоиздание в области, и на нашу долю ничего не остается. Об этом хотела с вами говорить – как изменить такой порядок вещей.

Тишина... Слушают...

– Вы попрекнули меня, что Спилка не может оплатить командировочные тем, кто сегодня приехал. Вы что, оставили мне денег, а я их истратила? Мы приняли Спилку с долгами, с огромной арендой, без финансирования, и своими средствами пытались затыкать дыры. Косенко находил деньги, члены правления помогали. Радиопередачи были, ваши голоса записаны на диски, ими пополнили фонотеку литературного музея, публикации – вот они. Я лично встречалась с редактором, доказывала, что это необходимо для газеты: в помощь учителям литературы, и это может увеличить тираж...

– Вы честно работали, – сказал с места Г. Клочек.

– Косенко приедет – пусть сам за себя отчитывается. Я говорю, что делала лично я. Хотя вам до этого нет никакого дела. А попрекать меня за язык – это низко...

Я взяла сумку, сорвала с вешалки свое пальто.

– Не потеряйте страницу в «Народном слове» – она нам дорого досталась.

Дверью хлопнула со всего размаху. Кто-то меня пытался удержать за полу: понимали, что кворума-то нет!..

 На улице набрала номер Архангельского: он и Колесников наперебой звонили мне последние десять минут.

– Вы где?

– В библиотеке. Чего ты там сидишь? Это же рейдерский захват. У них сейчас нет кворума – осталось тринадцать членов... Чего остальные не ушли? Пусть бы себе выбрали вдесятером своего императора, все равно собрание нелегитимно, кого бы ни избрали...

– Я не могла уйти молча.

– Нужна им твоя работа! Тянула все на себе, за что и получила! Тот бросил всех, а этому только корона нужна... Иди в библиотеку, чай пить будем...

 Я шла в пальто нараспашку, хотя было довольно прохладно. Попрекнуть языком!.. Отнимите у меня язык – и уничтожите меня как личность. На бытовом уровне – пожалуйста, но это будет совсем другая Ольга... А им того и надо!

Александр Дмитриевич сидел в отделе периодики, ожидая меня.

– А я стишок написал! – сказал он в своей манере и протянул блокнот. – Виктор Алексеевич еще пытался с ними о чем-то говорить...

– А они пришли брать Бастилию. Реставрировать монархию...

Я опустила глаза и прочла: