«Рябит полутонами звукоряд...»

Мария Луценко
 
Когда-нибудь
                                                
                                                            Р. С.
Когда-нибудь я стану паром.
На склоне лет, над летним парком
зависну тучей грозовой.
Потом прольюсь над стольным градом
случайным ливнем, крупным градом,
и тот, кто знал меня живой,
не сможет уловить в стихии
мои стенания глухие
и праведный услышать гнев.
Останется одна отрада –
ледышками по три карата 
по стёклам бить, осатанев.
С утра солгут в столичных сводках,
что нужно уплывать на лодках,
что рушится небесный свод.
Но станет ярче куст жасмина,
и аромат прекрасный мимо
плывущих плавно поплывёт…
И сын, печалью окольцован,
любуясь облаком свинцовым
с моим изменчивым лицом,
прошепчет, глядя в небо прямо:
– Так может плакать только мама,
когда рассорится с отцом.
 
 
День и Ночь
 
Моим родителям – с любовью и пониманием...
Весь вечер день ворчал на ночь
и говорил: «Смотри!
Не трать напрасно силы, дочь,
включая фонари.
Твой свет неясный завлечёт
в ловушку светлячка.
Пускай подремлет звездочёт...
Не стоит потакать
влюблённым паркам и садам,
звезду подальше скрой!
Герою я её отдам, 
когда придёт герой.
Зачем на всенощной свече
велит стоять поэт,
и воспевает он зачем
кружение планет?
Стихи его не стоят свеч – 
дороже стоит воск.
Заставь поэта раньше лечь – 
не то расплавит мозг!
Светила в небе погаси,
на небо не мани.
На взлётной Млечной полосе
нам не нужны огни!»
Дочь возмущалась:
«Днём – с огнём...
А ночь... И без огней?!»
Но день уверен был в одном:
как жить – ему видней!

Плач о том человеке...
 
Может, лучше... быть ближе... Не строчить этих писем, дрянных и длинных,
неприкаянных, с вечной ссылкой на бесполезный, дурной талант...
И стоять нагишом... Как однажды стояла в холодных ливнях...
И топтать босыми ногами засаленный твой халат...
Не смотреть твоей почты, не устраивать ночью больной истерики...
Тихо плавать по донышку счастья,  зарывшись в любовный ил...
И не слышать, как бродит ночами бездомный, в пустынном скверике,
плач о том человеке, которого ты погубил!
Может, лучше... Быть дальше... В такое-то время... В таком апреле...
Мало горя – попёрла войной на страну страна...
Здесь любая моя стена помышляет теперь о твоём расстреле...
И о моём расстреле здесь помышляет любая твоя стена...
Пусть живую меня, отпевая, везут пустынями...
Для тебя – я, а ты – для меня ненадёжный и слабый тыл...
Здесь мы станем врагами, уж лучше в другом разразится имени
плач о том человеке, которого ты погубил!
Или сможем... Друзьями... Бодаться и хной медно-рыжей краситься...
Танцевать по-медвежьи бачату, не попадая в такт...
Может, лучше друзьями остаться? А впрочем, какая разница – 
неминуемо и ежеминутно умираем с тобой, что – друзья, что – так,
под единственным флагом земли – небесами истошно-синими,
где себя инвертируя в белый, пылает звезда из последних сил!
Что ж, не будем отныне мечтать ни о дочери, ни о сыне мы – 
плачь о том человеке, которого ты погубил!
Или сможем мечтать... По рукам и глазам истомившись, видеться...
У тебя в однокомнатной... И глотая дымную тишину,
я шепну тихо дочери: "Ну, беги-беги, поцелуй, не обидь отца!
Он ведь любит и нас с тобой, а не только вторую свою жену..."
А потом расставаться на год, думать: "Господи, что за доля-то!
А была бы женой – да разве б нежил так, до глубин!"
Все впитает земля, всё, что здесь понапрасну пролито… 
Плачь о том человеке, которого ты погубил!
Может, лучше... Не знать нам друг друга... Не ждать спасения
друг от друга... Да и вообще – сторониться любовных уз...
Пусть другая кудрявая, прямо в Светлое Воскресение
с незнакомцем кудрявым, таким же, как ты вот, не дуя в ус,
обручится,  наконец, в той церквушке, что у кондитерской,
чтоб у мучеников христианских и прочих святых терпил
получить документ о венчании с необычной выпиской:
 

 

Страницы

Выпуск №3 2015 (5)