«Второй шанс», повесть

—  Знаете, Алексей, насколько я помню, у Макса семья уехала в Египет.

—  Насовсем?

—  Нет… это же не Ветхий Завет, но на какое-то время уехала. Он остался один в большой двухкомнатной квартире. Может быть, мы могли бы там встретиться и во всем разобраться?

—  Ну… встречайтесь.

—  Нет, вы меня не поняли. Не мы (Валерий узким жестом обвел себя), а МЫ (он похожим, но ШИРОКИМ жестом обвел весь столик, включая А.В.). И Вероника, и ваша жена с дочерью, и Люба…

—  Да уж. И Лиза, и Юлик, и Любин отец.

—  Вы о них не говорили.

—  Ну, я не обо всем говорил. А официанток зовем?

Валерий вновь, как и месяц назад, оглянулся на официанток. Они стояли все в той же позе, глядя на человечество с брезгливым пониманием.

—  По-хорошему надо было бы. Мы бы там поставили их у подоконника.

—  Вы понимаете, Валерий, я не зря спросил про официанток. Нужен критерий отбора. Мы же не можем позвать всех, с кем перекинулись двумя словами за полгода. То есть нужен отбор. А где отбор, там произвол. Может быть, разгадка в неуловимом, в лице второго ряда. Третьего ряда.

—  А в чем загадка?

—  Знать бы, в чем загадка, так и разгадывать не надо. Вот в чем, если угодно. Бывает такое, во всех мышцах такая истома, словно свинцом налиты, и двинуться просто нет возможности, просто лечь и отрубиться.

—  Бывает.

—  А бывает наоборот, что все мышцы поют, и, кажется, дошел бы докуда угодно. А сидишь все равно.

—  А сейчас у вас истома или поют?

А. В. прислушался к мышцам.

—  Вы знаете, — обернул он к Валерию лицо, полное интереса, — скорее поют. Негромко, но поют.

—  Но мы ждем Билли.

—  Вы знаете, Валерий, я всю жизнь, по сути, жду Билли. Но что изменится, когда он придет?

—  Посмотрим. Но как вам идея общего сбора?

—  А, так вы ее еще не забыли. Как мне идея? По-моему, общий сбор – это верх того, на что мы еще способны.

—  Но вы не ответили.

—  Честно? Не очень. Две комнаты… значит, постоянно бродить из комнаты в комнату, натыкаясь то на знакомые лица, то на незнакомые. Потом мы уходим, хозяин моет чашки, а что меняется?

—  Но мы бы как раз обсудили.

—  Мы все можем обсудить, но ничего не можем изменить. Мы попали в такую реальность, где поступки неорганичны. Вот сейчас можно, в принципе, пойти и опрокинуть вон тот столик. Но это… как теперь говорят, некруто. Поступок – это деструкция, ошибка. Даже для спасения мира нужны злоумышленники, которые по ошибке намечают поступок, а герой его просто предотвращает.

—  Ну а женитьба?

—  Прекрасно. Я этого ждал. Женитьба. Великолепно. Но, допустим, ты уже женат. Что делать через десять лет? Секс с женой – это, может быть, очень мило, но это не поступок.  Дети – не поступок. Это больше, чем поступок, но не поступок. Вот второй раз жениться – это поступок. Но второй разрушает первый. Это деструкция. Влюбленность, прогулки под звездами, цветы, поцелуи. А дома – жена и дети. Вот он, ад. И фарс. А человек всего-навсего в сорок, в пятьдесят лет сподобился дозреть до второго поступка. Но все это, — А. В. обвел рукой объем стеклянного кафе, подразумевая, вероятно, нечто большее, — не нуждается в вашем поступке и отторгает его.

—  Вы, насколько я понял, не изменяли жене.