«Янтарная комната», окончание романа

"В чём моя вина? – спросил он то ли себя, то ли того, кто написал эти каракули. – Она ведь заболела задолго до того, как мы встретились! У неё после меня столько всего было! Муж. Приёмные дети. Может, и они ни в чём не виноваты. Но уж точно не я!"
Боря стоял, не зная, что делать с обрывками. Наконец сгрёб их вместе со снегом, слепил твёрдый бугристый шар, бросил на мусорную кучу. И зашагал к дому.
Парадная дверь грохнула за ним. Грубо, злобно. Казалось, она хотела ударить его по спине, но не успела. Непривычная, пустая тишина сразу надавила на уши.
Как-то странно он себя чувствовал… Будто всегда знал, что виноват, – а теперь вот открылось: об этом знает ещё кто-то.
У него не было ни сил, ни желания оправдываться. Ну что тут скажешь… Струсил. Устал. Мать – красивое толстое чудовище, которому он всю жизнь подчинялся – запугала его. Ему стало страшно жить, страшно стало от постоянного присутствия смерти. Он боялся, что когда-нибудь утром проснётся и обнаружит рядом мёртвую Сашу. Или вообще… в петле...
Тогда он был благодарен матери. Вовремя вмешалась, вызволила его. И неважно, каким именно способом вызволила. Боря надеялся, что как только история с Сашей закончится – он мигом всё забудет. Сможет дышать легко, спокойно. Да оно так и случилось! Он будто выпрямился, будто кто-то снял с его плеч чрезмерный для него груз. И боялся одного: чтобы Саша, не дай бог, не умерла во время идиотского суда или сразу же после него. Все окружающие стали бы считать именно его виновником Сашиной смерти.
Борю отпустило лишь тогда, когда он узнал, что Саша вышла замуж. Да и то не вполне отпустило. Странно… Он как-то вроде… возмутился, почувствовал себя обманутым. Пугала, пугала – и вот тебе! Жива-живёхонька! Да ещё и муж появился! Боря даже позлорадствовал слегка, когда узнал разные подробности о Толике. Он уверен был, что их брак долго не продлится.
И вот теперь его переполняла непонятная благодарность. Будто всё это она сделала именно для него. Ради него не умерла, ради него вышла замуж за алкоголика – чтобы все о Боре забыли, чтобы никто не мог его обвинить, упрекнуть…
"Господи, Сашка! Продержалась столько лет! Да если бы я знал, что ты столько продержишься, я бы никого не стал слушать! Надо же… Мы до сих пор могли бы быть вместе!"

Он ускорил шаг. Хотелось поскорее оказаться в пустой квартире. И заплакать – громко, навзрыд, как плачут женщины. Но, едва ступив в прихожую, он наткнулся на сырой рукав. Цигейковая Тонина шуба висела поперёк коридора на плечиках.
– Это ты? – услышал он из комнаты певучий голос.
Боря увидел в зеркале жену. Она стояла возле кровати. Голые круглые плечи. Бретельки нового нарядного белья. Халат был приспущен, и жена не спешила его натягивать: хотела, чтобы он застал её в таком вот соблазнительном виде, когда войдёт.
А Боря переодевался, причёсывался. И всё не входил, с непонятным удовольствием представляя себе, каково ей сейчас в холодной комнате, с голыми плечами и ногами. Смотрел, как она ёрзает, выбирая наиболее впечатляющую позу… И одновременно видел, как она воровато читает и рвёт письмо, зарывает его в картофельные очистки.
Он прошептал одними губами, обращаясь к мельтешащему в глубине зеркала отражению: "Ах родной ты мой…"
Его злость, его раздражение вдруг, булькнув рыбкой, обратились в жалость.
"Всё ревнуешь… Всё хочешь взять реванш – даже над мёртвой… Вот, значит, откуда эта сексуальная революция! Бедняжка моя… Да ты хоть узлом завяжись! Я, может, всю твою "камасутру" отдал бы за то, чтобы поправить на Сашке одеяло…"

5
– Маринка, ты напрасно себя грызёшь! Если уж на то пошло – виноват я. Надо было нанять человека. Чтобы сидел с ней, пока отец вернётся с работы. У меня хватило бы денег. Но как-то в голову не пришло…
– А может, всё это здесь ни при чём. Может, Алёшка, мы просто… разочаровали её…
– Ну-у, ты уж совсем…
– Что ж, теперь мы свободны. Можем быть самими собой, – криво усмехнулась Марина, и Алёша дрогнул: улыбка была Сашина.
В движении, которым она поправила воротник, тоже была какая-то Сашина зябкость. То ли он раньше не замечал, то ли это появилось в ней именно сегодня, прямо сейчас.
Большие серые глаза сестры смотрели на него непривычно заботливо. Казалось, она готовится сказать нечто важное. А вместе с тем взгляд её – совершенно по-Сашиному – нет, не соскальзывал, а как бы проходил сквозь него. И ещё казалось – она видит там, позади, необозримые дали. Но никаких далей не было. Была узкая улица, и вдоль улицы с трудом протискивался холодный морской ветер.
Подъехал автобус. Марина неловко чмокнула брата в скулу. Кажется – впервые в жизни. Улыбаясь ему, бочком поднялась по ступенькам. Помахала в окошко.
В его отношениях с Мариной всегда было что-то странное. Будто отец у них один, а матери разные.
Душа у Алёши вроде как… отсырела. И тело ощущало себя сырым, нечистым. Должно быть, от бессонной ночи. Под утро, правда, Алёша подремал часа полтора на нерасстеленной кровати Аркадия. Даже сон приснился. Корабли, шторм... Наверное, оттого, что спал неукрытый, только ботинки сбросил. Не стоило и ложиться: стало ещё хуже. Надо будет отпроситься с работы. Или наоборот – закрутиться в делах…