«Девяносто первый или путь в бронзу», окончание романа

Встревоженные голуби спешно покинули раскалённый ас-фальт, толпа прибывала. Со стороны главпочтамта на площадь неспешно въехал КрАЗ. Машину приветствовали выкриками:
– Сколько ждать! Давай! Сюда давай!
– Людей не подави! Жопой сдавай, жопой!
Тягач с должной осторожностью вырулил к постаменту задом. Невесть откуда у активистов появились трос и лестница. Один из мужичков принялся карабкаться вверх, приладив на плече петлю стального каната.
Молчавшие доселе зрители в задних рядах взволнова-лись, зароптали.
– Да что ж это такое делается?!
– Что ж вы творите, варвары?!
– Милиция где? Есть в этом городе милиция или нет?
Милиция появилась. Двое сержантиков благоразумно пе-реминались в отдалении. Старушка в капроновой шляпке узна-ла в Дубинском депутата горсовета и, паче того, организатора пропагандистских акций за возвращение городу исконного име-ни. Сухонькие кулачки застучали по груди возмутителя общественного спокойствия.
– Это всё – ваша работа! Теперь довольны?! Мешает он кому-то, Степанов наш? Скажи, тебе он мешает?
Дубинский, предельно откинув голову назад, с нужным от-ветом не нашёлся. Трос уже опоясал статую, другой его конец прилаживали к фаркопу машины. В глазах Капитонова потемне-ло. С самого начала определив главаря митингующих, он бро-сился к КрАЗу и рванул за плечо плотного мужика в потемнев-шей от пота футболке.
– А ну стоять, суки! Не трогайте памятник! Не вы ставили, не вам и ломать!
Бездумный взгляд жёлтых глаз вперился в Капитонова.
– А ты чё, тоже коммуняка? Кончилось время ваше! Не мешай, проваливай!
– А я говорю, это вы сваливайте отсюда, падлы!
Тело, с головы до ног, охватила зудящая дрожь. Подобно-го остервенения не испытывал Вадик давно – пожалуй, со вре-мён уличных или армейских, часть на часть, драк, когда уже безразлично, силён или слаб противник, и во что бы то ни стало нужно сломить его волю, а если не получится, – биться, давить, рвать зубами.
Неизвестно, чем бы закончилась стычка, но в миг этот впереди Капитонова вырос Григорий Афанасьевич Бахров.
– Ну-ка, охолоньте, мужики. Не дело вы задумали. По-следний раз памятник ломали фашисты, в сорок втором году. Те, правда, взорвали сразу, не мудохались, как вы.
Оставив в покое трос, подтянулись остальные борцы с коммунистическим пантеоном.
– А ты что, помнишь про то, батя?
– Ещё бы! На моих глазах случилось. Не сразу, правда. Сначала перестреляли всех собак…

Действительно, заняв город, гитлеровцы памятник изна-чально не тронули – других забот хватало. Бронзовый воздухо-плаватель почему-то помешал оставшимся в оккупированном городе мирным жителям, они донимали новую власть просьба-ми ликвидировать памятник как напоминание о коммунистиче-ском режиме. Можно допустить, что на самом деле никаких просьб ни к кому и не поступало, но именно в таком виде изло-жил проблему представителям вермахта губернатор города Сергей Ляховский. Немцы не заставили упрашивать себя долго – заложили фугас и вмиг превратили сооружение в груду бес-форменных обломков в угоду коллаборационистским настрое-ниям бывших советских граждан.
Позже, когда Ляховский сбежал с немцами, а на площади, рядом с разрушенным памятником, по приговору трибунала за-сучили ногами под перекладиной полицаи, о той фатальной просьбе предпочли благоразумно не вспоминать. А то, глядишь, и виселиц бы на всех не хватило.
Так или иначе, но памятник восстановили. У именитого скульптора Вазгена Санасаряна сохранились эскизы и расчёты ранних своих творений. «Великий вождь и учитель» на этот раз никакого отношения к принятому решению не имел, поскольку тело его уже несколько лет как покоилось в Мавзолее. Заканчивалась эпоха гигантомании в монументалистике, и высоту постамента Вазген Аполлинариевич уменьшил более чем вдвое, за что и получил очередное лауреатство с непременным вручением денежной премии.

– Само слово «памятник» что означает, вы хоть раз заду-мывались? – Бахров полностью завладел вниманием людей, собравшихся в этот день на площади.
– Ну, это… как сказать…
– Памятник… ну, памятник, он и есть памятник, чего тут думать…
– Память, короче.
– Правильно! – кивнул Григорий Афанасьевич. – От слова «память» оно происходит. А память существует разная, и хоро-шая и дурная. И уж коль скоро повзрослеет общество, то есть мы с вами повзрослеем и придём к выводу, что не такой он и герой, Степанов, то вспомним тогда: «Надо же, какими мы вы-глядели дураками!..» Об этом тоже нужно помнить.
На этих словах Бахрова толпа несколько возроптала, но покивала согласно.
– К тому же – это украшение города, его символ. Не так уж и много у нас достопримечательностей – приезжим людям и глянуть не на что.
– А Ленина? Ленина ломать можно? – донёсся откуда-то запальчивый вопрошающий выкрик.
Бахров упреждающе поднял ладонь.
– И Ленина не нужно. В Италии по сей день, говорят, со-хранились статуи Нерона. А уж крови на нём, куда там нашему господину Ульянову! А Степанов вообще молодым погиб, мало что успел. Так что, давайте последнее сломаем? А может, луч-ше построить что-нибудь хорошее?.. И главное, ребята, никогда не делайте того, чего когда-нибудь придётся стыдиться.
Прописные истины декларировал Бахров, но, наверное, и нужно ей, толпе, приводить бесхитростные, доходчивые аргу-менты.
Первым не выдержал водитель КрАза.
– Так, мужики, хорош тут лясы точить! Говорили, на два-дцать минут делов, а тут… Путёвку мне кто, вы отметите? По-ехал я, короче!
Он запрыгнул на подножку кабины, хлопнула дверца, за-рычал мотор.
Площадь пустела. «Все потом домой пошли», – говаривал мудрый Пушкин.