«Янтарная комната», роман

При всей этой непохожести люди незнакомые часто принимали их за братьев. Детдомовская встрёпанность, детдомовское высокомерие… Совсем маленькой Сашенька думала, что они в самом деле родные братья. Что родители их умерли, и они вдвоём попали в детдом. Сашенька очень горевала, когда узнала скучную правду. А потом успокоилась. Какая разница, раз у папы всё равно нет на свете никого ближе Константина.

Отец не любил вспоминать о детдоме. А дядя Костя всегда был рад случаю поговорить о прошлом. Как Аркадий защищал его от шпаны, как заставлял делать уроки. Как выломал заклиненную дверь каюты. Как – сам тяжело раненный – заставлял дядю Костю держаться на воде, пока не подоспела помощь.

Сашеньке приятнее было слушать Константина. У отца всё звучало буднично и скучно. В рассказах своих он выглядел как-то не слишком привлекательно. Голову ему – "оцарапало", ногу – "слегка задело"… Дверь он сломал, потому что у него от страха удвоились силы. А Костю держал на воде, потому что боялся остаться один. И получалось у него, что ничем, ну ровно ничем Константин ему не обязан.

Папа и сам чего-то не договаривал, и дяде Косте не давал договорить. Выглядело это не обидно, поскольку дядя Костя обычно заводил такие разговоры за столом, когда собирались большой компанией что-нибудь праздновать. Как правило, он уже был крепко выпивший – и гости тоже. Им вовсе не хотелось в очередной раз слушать про детдом и про доску…

Сашеньке никак не удавалось понять, в чём же она заключается – дядикостина страшная вина.

Старая тайна, скрывающаяся в общем прошлом папы и дяди Кости, всегда давила на Сашеньку, вмешивалась в её собственную жизнь.

Получалось как-то… странно. Раз сын дяди Кости непременно должен жениться на Сашеньке, чтобы искупить злополучную вину своего отца, значит, чем-то оно тяжело, нехорошо – жениться на ней.

Когда-то Сашенька даже в зеркало себя разглядывала. Придирчиво, строго. Взрослым, которые говорили, что она прелесть, Сашенька не доверяла. Но девочка в зеркале была и на её взгляд не уродина. Глазки, косички, бантики…

До того, как Серёжа вернулся от бабушки, Сашенька полагала, что этот таинственный недостаток – её возраст. Действительно, какой интерес взрослому мальчику водиться с совсем маленькой девчонкой? Но Серёжа приехал, и стало совершенно ясно: возраст тут ни при чём.

Открытие произошло внезапно, когда она уже училась в школе. Как-то учительница, заполняя журнал, стала уточнять у детей адреса, дни рождения и национальность. И когда Сашенька сказала, что она – еврейка, на задней парте кто-то хихикнул. Не то, чтобы такая реакция была для неё совсем уж новостью. Но в голове у неё будто щёлкнуло. Кубики окончательно сложились в картинку. Вот, оказывается, чем она плоха!

Итак: дядя Костя считает, что если бы папа не был евреем, тётя Зоя вышла бы замуж за папу. Считает, что папа женился на не очень красивой Сашенькиной маме то ли с горя, то ли назло. И теперь, желая всё уладить, дядя Костя женит на Сашеньке своего единственного сына.

Взрослея, Сашенька всё менее серьёзно относилась к словам Константина. Будто когда-то давно он сочинил красивую песню, но столько раз пел её, что смысл потерялся. Точно так же к этому относились и мама с папой, и тётя Зоя с Серёжей.

Разрушало романтику – постепенно, но неуклонно – и то, что теперь они жили близко, в одном дворе, часто ходили друг к другу. Сашенька всё больше привязывалась к Серёже, но то была простая и безмятежная привязанность к двоюродному брату.

Когда Сашенька училась в четвёртом классе, Серёжа влюбился в Катю Андрееву. И Сашенька, надо признать, ревновала. Но одновременно злилась на Катю – за то, что та Серёжу не любит. Не любит – но держит при себе. Помыкает Серёжей, как малявкой каким-нибудь. Кате больше нравились совсем взрослые ребята. Студенты. Странно, но и ей, Сашеньке, тоже больше нравились студенты.

Все дворовые романы протекали на плоском асфальтовом прямоугольнике. Словно на сцене. Хлопало на сквозняках бельё, напоминавшее то театральные кулисы, то паруса. Сашеньку, невольную зрительницу нехитрых дворовых пьес, не прогоняли. Случалось, ей даже подмигивали, как бы призывая в свидетели. И она придерживала губы, чтобы не улыбнуться, удержаться в этом своём неожиданно взрослом статусе. Возможно, завышенному её статусу способствовала коляска. Точнее, серьёзность, с которой Сашенька исполняла обязанности няньки. Некоторые, шутя, называли её "маленькая мама". Говорили, что когда-то был такой фильм.

5

Вскоре после рождения Юли Рита поступила в техникум. Учёба отнимала у неё много времени, и Сашенька брала на себя всё, с чем могла справиться. Она часами сидела с сестрёнкой во дворе, читала книги, делала уроки – иногда и письменные, покачивала коляску, поправляла одеяльце, давала Юле бутылочку с водичкой. Отходила пощупать сохнущие пелёнки. Она любила это движение – по-взрослому подхватывать, ловить в кулак беспокойно бьющуюся ткань. Она кричала, запрокинув головку: "Мама! Высохли!" И никогда не упускала из виду коляску, хотя вокруг сидели соседи, и кто-то из бабушек и мамаш, выгуливающих своего ребёнка, мог бы присмотреть и за ангелочком Юлей.

Мама часто повторяла: "Уж какая у меня Сашка была спокойная, а Юлька – ещё лучше. Целый день её не слышно! И ночами не будит. Таких детей можно хоть десять нарожать!" – "Ну и давайте, рожайте! – подхватывали соседи. – Смотрите, как хорошо получается!" Мама качала головой: "Да муж и второго не хотел. Я его поставила перед фактом…"

Маме очень нравилось выражаться "солидно".