«Янтарная комната», роман

"Почти. Всё было так неожиданно... И всё было ясно с первой же минуты. Как только они вошли в дом, я уже знала. Мне показалось, что и они знают. Что всё уже где-то решено. Я весь вечер звонила и звонила Сергею. Будто Сергей мог придти и всё остановить, разладить. И Юля чувствовала то же самое. Тоже звонила. И мама. Мама, конечно, испугалась, а вместе с тем была рада. Гордилась, что ли... Сергей пришёл на следующее утро, но это ничего не изменило. И кто бы ни пришёл, изменить ничего было нельзя. Это движется… как движется день… К вечеру. А ночь – к утру. Этому нельзя сопротивляться, противостоять. Да и зачем? Разве я выбираю? Разве я от чего-то отказываюсь? Ну какие у меня причины упрямиться, не соглашаться? Противостоять такому напору, такой любви – неправильно, жестоко! Любви… Ну да, любви! Жаль… сама я никогда никого ТАК не любила. С детским нетерпением, с детским упрямством, с детской горячностью!

Папа, ну неужели не понятно? Если ты можешь кого-то сделать счастливым – НАСТОЛЬКО СЧАСТЛИВЫМ – зачем отказывать? Зачем жадничать? Для чего себя приберегать? Может быть… может быть, мною движет тщеславие? Глупое желание кому-то что-то доказать? Ну, хотя бы тому парню, который перестал встречаться с Юлей из-за меня. Совсем молоденький… И так разумно, трезво сказал: "Тебе придётся всю жизнь ухаживать за сестрой. А мне не хочется быть мужем сиделки. Я вообще не выношу больных женщин…" Ну вот, у меня появилась возможность доказать этому петушку, что не все мужчины одинаковы. Что нашёлся на свете сумасшедший, которому нравится больная женщина.

Впрочем… Тогда, зимой, я была ещё в очень хорошей форме. То ли лекарство подействовало, то ли его сверхъестественное появление. Кажется, мне стало лучше в ту же минуту, когда я увидела извещение о посылке. Почтальонша принесла его прямо в квартиру. Смотрела на меня, как на кинозвезду. Из Южной Африки! Из Кейптауна! От доктора Барнарда!

Честно говоря, у меня от каждого нового лекарства поначалу наступает резкое улучшение. Наверное, это всего лишь эйфория. А к тому же ещё праздник. Запах ёлки, запах мандаринных шкурок, запах снега с улицы… Я не помню такого снега!

Мне в тот день всё время казалось: вот-вот произойдёт что-то необыкновенное. Ну, к примеру, вдруг наступит весна… Ветер задувал в форточку мелкий снежок. Я вдыхала его – и прямо заходилась от радости!

Мы с Юлькой как раз украшали ёлку. И тут звонит она, доктор Добрина. Я не удивилась: совсем недавно я возила экскурсию в Ленинград, и Мира Моисеевна оказалась в моей группе. Знаешь, она совсем не изменилась с возрастом! Наоборот – даже похорошела. Ну, разве что располнела чуть-чуть. Наверное, у каждого человека есть его лучший возраст. И это, видимо, её лучший возраст. Половина моих экскурсантов за ней ухаживала. И она сияла, сияла всю дорогу. В Эрмитаже что-то записывала в блокнотик. Громко восхищалась картинами, колоннами, полом… Даже туалетом! Она мне ужасно мешала, отвлекала от непосредственных обязанностей. Будто всему автобусу интересно слушать про наш двор, про детские болезни, твою коллекцию и всё такое...

Но Ленинград был в октябре. Я о нём давно забыла. И вдруг – звонок!

Её просьба выглядела очень странно. Я отчего-то разволновалась. Но, конечно, не оттого, что в детстве всерьёз решала проблему, как бы это мне никого не обидеть – ни её, ни дядю Костю… Помнишь, она всё грозилась выдать меня замуж за своего сына? Или как там надо говорить правильно…

Собственно, мы с ним виделись всего пару раз. У него был совсем короткий отпуск.

И вот до конца зимы он писал мне письма и звонил почти каждый день. Разговоры получались совсем пустые. Да и слышно было неважно.

Потом я попала в больницу.

Перед этим тоже был сон. Я выхожу на улицу. Идёт дождь, несильный приятный дождик. Но я не возвращаюсь домой за зонтом. Не от лени. Просто хочется погулять в дожде. И вот я иду. Капли редкие, но крупные, чистые и тёплые. Ударяют как-то в основном сзади – как будто тебя догнал знакомый и неожиданно тронул за плечо.

И так я иду, иду – и оказываюсь где-то далеко от дома. А дождь становится всё гуще, одежда на мне уже мокрая. Дождь по-прежнему тёплый, но теперь такой частый, что в нём всё труднее дышать. Струи сгущаются, сливаются в единое целое, становятся огромной сплошной водой. А я – на дне. Вода – серо-зелёная. И все предметы вокруг становятся смутными, раскисают. Какие-то из них отрываются от дна, медленно устремляются вверх. Я точно знаю: как раз в это время где-то там, прямо надо мной, должен проплывать твой кораблик. Пытаюсь всплыть – и не могу. И дышать не могу. В конце концов я не выдерживаю, вдыхаю воду. Но почему-то не захлёбываюсь, не умираю. Я пытаюсь пойти вперёд, но сплошная толща воды упирается мне навстречу. Я налегаю на неё, но не могу сделать и шагу. Тут я просыпаюсь. И оказывается, что это всего­-навсего дождь. Мне так приятно, легко вдыхать!

Я люблю запах больницы. Привыкла. Почти как родной дом. Чёткое расписание. Анализы. Завтрак. Обход. Уколы. Волны запахов. Тушёная капуста. Хлорка. Нянечка моет полы – как попало. Я люблю свою кровать. Мне очень уютно на ней лежится. Странно… Почему мне дома не бывает так спокойно? Может, оттого, что там дела. А здесь никаких дел. Валяешься себе и ждёшь капельницу. Да не бойся ты этого слова! Я – совсем не боюсь. Я жду её, капельницы, как алкоголик. Хоть пару часов не чувствуешь своего тела.

Даже не верится, что было когда-то такое счастье – тихое, незаметное тело. В котором не гудит, не дрожит моё вечное шоссе. Ты не думай – не слишком оно меня донимает. Ко всему привыкаешь. Помнишь – у Лидии Петровны? Днём и ночью грузовики и трамваи грохотали на повороте – прямо под окнами. А мы спали себе и спали, как ни в чём не бывало.