«Янтарная комната», окончание романа

3
– Бюрократы! Бюрократы чёртовы! Я от этой гадости уехала из Советского Союза, а они здесь меня достали!
Юля громко выругалась.
Проходящая мимо женщина в длинной юбке и парике удивлённо оглянулась. Юля смутилась. Уже и они овладели русской бранью!
Она постояла, подумала, к какой автобусной остановке ближе. Свернула направо, на большую людную улицу.
Возбуждённый гул, многоязыкий шум давно стали для Юли привычными, домашними. Когда же это произошло? Уже и не вспомнить.
Какое-то ощущение смутило её, даже испугало. Но она не попыталась отвлечься. Наоборот – стала его расковыривать, вытягивать наружу.

Да, Юля рада, что отъезд задерживается. Что ей не нужно бежать сию минуту собирать чемодан, покупать билет, нестись в аэропорт. Что есть время хоть сколько-нибудь побыть в промежуточном состоянии. Постоять в шлюзе. Между нынешней жизнью – и жизнью прошлой.
На светофоре пришлось ждать. Солнце слепило. Господи, неужели через три-четыре дня она окажется в родном городе?! Увидит снег. Отец сказал, что в этом году снег у них выпал очень рано. Велел одеться по-зимнему. Юлю тогда почти оскорбила его деловитость. Можно ли говорить о подобных мелочах, когда... Надо же! "Сапоги"! "Куртка"!
После его звонка она плакала. Она всё время плакала. Пока не пришла в посольство. Пока не стала объяснять им, почему ей необходимо выехать прямо сегодня. Всё выглядело так, будто Юля пытается спекулировать своим горем ради каких-то корыстных целей. Главное – Юле и самой казалось, что спекулирует.
И вообще – какого лешего она разошлась? Они тут при чём? Да, нужен заверенный документ. И не их вина, что она заявилась к ним в пятницу.
До чего же неестественной была для Юли эта шумная горячность, настойчивость… Впервые за долгое время она увидела себя со стороны. Увидела в придуманной роли энергичной женщины, которая ничего не боится. Но и прежняя покорная вялость вызывала в Юле не меньшее отвращение. Может, она и уехала именно от своей вялости, от неумения жить собственными интересами, собственным умом.
С детства всё вокруг неё было Сашино. Она носила Сашины платья, играла Сашиными игрушками.
Сашина болезнь. Сашины мужья. Сашины дети.
Нет, Юля не думала тогда, что убегает от всего этого. Наоборот – собиралась перетащить сюда и родителей, и Сашу с семьёй. К себе. На свою территорию, где главной будет она. Где у неё свои – свои! – проблемы и неудачи. И достижения – тоже свои.
Если бы они уехали сразу, следом за ней, – всё сложилось бы по-другому. У отца была бы настоящая работа. И квартира не хуже, чем у дяди Сени. Маму бы спасли. И Саша… Не покатилось бы у неё всё так быстро. Но Саша ехать не захотела. Не могла оставить Толика и детей. А папу смешило, что у дяди Сени квартира – "сто двадцать метров". Юля помнила тот телефонный разговор – и папин вопрос: "Это зачем же ему столько? В футбол гонять?"
А потом, когда время было упущено, – засуетились. "Узнай, есть ли льготы для инвалидов…" Она узнавала, честно узнавала. Три раза в неделю будет приходить "метапелет". Скромной пенсии вместе с Юлиной зарплатой хватит как раз на сиделку. Что ещё она могла написать? Что ещё могла разузнать, чего добиться? Если бы ей написали прямо: "Разузнай о домах инвалидов – какие там условия" – она бы пошла и разузнала. Но ведь об этом никто даже не заикнулся! Ей и в голову не пришло, что они готовы поместить Сашу в такой вот дом! Юля никогда не бывала в подобных заведениях – но уж, конечно, тут они получше, чем там, на родине.
У Юли с детства застряли в памяти ужасные рассказы о советских домах инвалидов и престарелых. Наслушалась в больницах, где лежала Сашенька! Юля не прислушивалась к подробностям, не вникала: ведь это не имело к Сашеньке никакого отношения! К Сашеньке, у которой есть она, Юля…
Она и вообразить себе не могла, что Сашенька когда-нибудь попросит отца и Толика отдать её… в концлагерь для умирающих. Ей вдруг представилась картина: Саша… непричёсанная… на несвежей постели… Усталая грубая нянька с раздражением ворочает Сашу так, будто Саша побеспокоила её из пустого каприза, назло…
Юля встряхнула головой. Нет, невозможно! Кто угодно – но не Саша! Сашу нельзя унижать. Нельзя. А все эти заповеди, религиозные запреты существуют для обычных людей. Саша – другая. Она лучше знает, как поступить правильно. И если она сделала что-то – значит, иначе было нельзя.
Юля снова заплакала. Странно ей плакалось… Легко. С привкусом благодарности. Что-то быстро накоплялось внутри и раз за разом, через равные промежутки времени, толкало в грудь. Такое… неуместное… Предвкушение радости. Предвкушение встречи.