«Янтарная комната», окончание романа

Толик слышал, как поднялись дети. Как собирались, как захлопнулась за ними дверь. А потом он уснул. Уснул внезапно – будто оступился и грохнулся в яму.
Теперь он так же внезапно проснулся. Нашарил на полу костыли. Проковылял на кухню, взял с тарелки бутерброд. Видно, Маринка приготовила специально для него. Не жевалось. Не глоталось.
Он вообще не любил оставаться в квартире Аркадия – тем более без него, без Саши. Нежилая, неживая квартира. Может быть, из-за этой выставки заморских редкостей. Хотя… Многое уже распродали. Причём по-дурному, дёшево. Собирал, собирал человек, и в результате – для кого, для чего?.. Лучше бы он всё промотал, прокутил, когда было настроение.
Впрочем, Аркадий никогда и не жадничал. Ни в чём не отказывал ни себе, ни семье. Может, эти штучки заменяли ему… курение, выпивку… Да он и в выпивке себе не отказывал. Просто никогда не пьянел. Даже странно. Бывало, в хорошие времена соберётся их компания. Все уже тёпленькие. Языки заплетаются, ноги... А Аркадий сидит ясный, как солнышко. И какой-то такой вроде… сухой…
Нет, Аркадий выдержит. А что там у него делается внутри – никто не знает и не узнает.
Стекло буфета с правой стороны было не задвинуто, и в проёме, на краю полки коварно красовалась непочатая бутылка сувенирной водки. Нарядная бутылка. Интересно, сколько лет она тут простояла? Толик потянулся, взял её, потащил куда-то. Ну да – искать стакан. Не пить же, в самом деле, из горлышка.

Его вдруг охватило нелепое чувство освобождения… Теперь он может пить – и не ощущать себя преступником, негодяем.
Лавировать по тесной кухне с костылём и здоровенным гипсовым валенком было тяжело. И как-то странно будоражил его контраст между этой тяжестью и внезапной лёгкостью свободы. Будто что-то прошло сквозь него навылет и открыло прозрачное пространство, почти праздничную чистоту.
Стаканов на сушилке не было. Он взял чашку. Вернул её на место. Выбрал другую, поменьше. Толик лениво подумал, что, начав с детской чашечки, скорее всего допьётся до полного безобразия, до сердечного приступа. Но меньше всего он сейчас боялся приступа. Пускай! Чем скорее – тем лучше! И с ногой с чёртовой будь что будет. Пусть срастается неправильно. Пусть хоть вообще сгниёт! Всё! Он ни перед кем за эту ногу не отвечает. Это его нога! Это его жизнь!
Толик стал откручивать мудрёную крышку. Привычного возбуждения, нетерпеливой дрожи в руках не было. Он посидел немного, осознавая это, и стал крышку закручивать. Послюнил и расправил верхнюю этикетку на горлышке. Поднялся и понёс бутылку на место. Так и эдак покрутил её, припоминая, как именно она стояла. Добрался до окна. Снег повалил чуть гуще. Он ложился на последние тополиные листья. Листья опадали, не выдерживая тяжести.
Через весь двор тянулась узкая дорожка. За утро её протоптали те, кто шёл на работу. А теперь она светлела на глазах. Вот-вот совсем исчезнет.
Толик потянулся к телефону. Взял трубку. Положил её. Незачем беспокоить дежурную. Если что – Аркадий позвонит сам.