«Високосный дневник», повесть

Борис приехал в отделение поздним вечером. Звенящая сверчками тишина заполнила пространство слабо освещенного двора. Три лампочки излучали свой тусклый свет: над крыльцом, над выходом с внутреннего поста и около двери флигеля.

Юлька снимала высохшее белье в безлюдном дворе. Борис тихо подошел к ней. Юлька ахнула, оглушенная его внезапным поцелуем. Теперь он смог распробовать ее губы. Вкус топленого молока и карамели. Несомненно, это был самый вкусный поцелуй в его жизни, и он захотел повторить его немедленно. Но Юлька оттолкнула Бориса и сказала, поднимая упавшую на траву простыню:

– Не нужно больше, прошу тебя! И вообще, по-моему, мы не подходим друг другу!

Она попыталась уйти, но Борис поймал ее за руку.

– Я не подхожу тебе? Я? Тебе? А кто же тебе подходит? Кто? Какой-то липкий Вовчик? – Борис пришел в ярость и уже не помнил себя от ревности к соперникам, существующим только в его воображении.

– Ты не имеешь права кричать на меня! – Юлька решительно освободила руку и быстро ушла во флигель. Она захлопнула за собой дверь на защелку перед самым носом Бориса.

– Джульетта! Впусти меня, нам необходимо поговорить!

 «Скажи, что любишь, и я впущу тебя!» – мысленно умоляла его Юлька. Но он только ломился в дверь и чертыхался. А она гладила ладошкой шершавую поверхность двери, представляя, что прикасается к густым черным волосам, к небритой и колючей щеке. Вот она пальцами провела по его теплым губам, и они зашевелились в неясном шепоте…

Борис отрывисто стукнул кулаком в дверь, прорычал что-то бессвязное и исчез. Он был очень рассержен.

Несколько недель Борис не появлялся. За суетой будней стерлись и поблекли воспоминания об их последней встрече. Юлька, чтобы не думать о нем, с головой окунулась в работу. Она простила Борису его эгоизм и вспыльчивость.

В следующий раз Борис появился в четырнадцатом ранним утром. Он прошел через внутренний пост и случайно услышал отрывок разговора Михася и Вовчика. У них был ранний перекур.

– Что за цветочки ты тащил вчера Юлечке Михалне? Ухлестываешь? Ну-ну... Эх, Вовчик, свяжешься – не развяжешься! Хотя девчонка – высший класс, я тебя понимаю! И улыбается тебе… Хотел бы я, чтобы она мне так улыбнулась, – сказал Михась.

Услышав слова Михася, взбешенный Борис ринулся к флигелю. Из-за своей ревности он был готов поверить чему угодно.

Юлька гладила халаты в дальней комнате прачечной. Борис, ворвавшись, с треском захлопнул дверь. Ему в глаза бросился букет белых роз. Он смахнул со стола вазу. Ваза разлетелась на мелкие кусочки, розы, упав, рассыпали свои хрупкие лепестки. Юлька, отступив в угол, изумленно посмотрела на Бориса.

– Учти, ты моя! – крикнул он, схватил ее за плечи и сильно встряхнул. Потом приподнял над полом. Юльке показалось, что она летит. Она зажмурилась. Борис поцеловал ее, она не сопротивлялась. Один поцелуй, второй, третий…

Юлька сидела на пропахшем плесенью стареньком диване, беспомощно уронив руки на колени. В груди ее была глухая пустота, как будто оттуда вынули сердце... По окну барабанили капли дождя: кап-кап-кап. Сладкая капелька – это ее влюбленность. А вот эта капля терпкой обиды. Еще одна капля – жгучая боль от грубых ласк. Горькая капля злости на себя – растеклась в его руках, поддалась соблазну объятий, чтобы услышать безжалостное: «У тебя никого не было, ведь так? Почему же ты меня не остановила?» Пряная капля страха  встречи с ним после того, что случилось, и  страха, что он ее забудет.

«Собери эти капли, Юлька! – попросила она саму себя. – Не смей плакать! Ты давно выросла. Ты взрослая, сильная и отважная. Как Тереза Батиста, уставшая воевать, из романа Жоржи Амаду. А любовь… Кто-то сказал, что любовь – это дитя иллюзий и мать разочарований. Долой иллюзии, долой разочарования!»

24

         Юльку разбудило ворчанье Ирины:

– Сколько можно спать? Я музыку послушать хочу, а ты все спишь. Просыпайся, уже почти сутки дрыхнешь!