«ООО, или клуб любителей жизни и искусства», роман

Стало тихо. Музыкант демонстративно снял руки, а нога продолжала давить педаль. Затем он грациозно крутнулся на стульчике, налил себе водки и весело защебетал:

— К чему эти упреки, Модельер? В музыке всего семь нот — как не украсть. И все же ты глубоко ошибаешься. Ты хочешь сказать, что я взял его «ре»? Так это неправда — я взял свое «ре». У черного цвета сколько оттенков? Сорок, шестьдесят, сто, может, больше — ты должен знать это. У нот тоже есть свои оттенки — это знают мастера — не ремесленники, вроде тебя.

— Я не понял, ты учился живописи? — Модельер был несколько обескуражен. 

— Я учился жизни, дорогой.  

Но Музыканту сегодня не везло. Не его день, видать. Мирный до сего часа Стоматолог, минуту назад жаждущий громкого пения, вдруг решил обозначить, кто есть кто в его мировосприятии.  

А рассматривал он все, конечно, сквозь зубы. Мириады их, зубов, разбросанных во Вселенной. А людей вокруг… На каждого он имел свой индивидуальный зуб. Зубы лежали у него на полках. Но он всегда был сыт и спокоен. А тут вдруг заерзал. Приблизился к Музыканту на интимное расстояние и началось… Вспомнилось, что давно забылось:

— Слышишь, Музыкант, хороший ты мой, может, пришло уже время и ты, наконец, заплатишь мне за те клавиши, которые я тебе вставил?             

— Не понял, о каких клавишах речь?

— О керамических, конечно. Ты на меньшее не соглашался.

— Побойся Бога, ты же ходишь в филармонию, Стоматолог. И потом, ты сам сказал, что прощаешь мне все за талант.

— Хожу. До сих пор хожу. Дурная привычка. Но тебя я что-то там давно не встречал — ни на сцене, ни в зале.

— Истерия. Прекратите истерию. Боксер, бросьте в него рояль — вы сильный, вы съели все мясо на этом столе.

В это время за окном началась стрельба. Взрывались петарды.

Роберт, куривший у окна, стал всматриваться в темноту.

ЧАСТЬ 2

ЛЮБОВЬ, МОРКОВЬ и ТРАНСЦЕНДЕНТНОЕ

О том, как журналист и писатель Роберт изымал из себя зло. 

Их было двое. Они сидели друг против друга. Один был начальником отдела (и звали его Робертом), другой — его заместителем. А комната, в которой они сидели, была не камерой, хотя порой они и называли ее так, а редакторским кабинетом одной известной газеты.

Длилось это, правда, недолго. Но об этом позже.   

Начальник свою судьбу организовал сам. Конечно, не без помощи своей жены — Елизаветы Дмитриевны, увлекающейся эзотерикой, парапсихологией и прочей мирской чепухой. Да мало ли чем увлекалась его жена за долгие годы их совместной жизни, начнешь перечислять — помрешь от усердия. Но все эти увлечения не задевали Роберта ни за живые, ни за полуживые, ни за почившие его чувства, кроме последнего. Это последнее увлечение случилось не так давно и оказалось для него катастрофическим. Не в смысле разрушающим, а в смысле обрастающим — обрастающим многослойно новым незнакомым материалом — не совсем земным, а значит,  иллюзорным, нестойким, но в то же время непробиваемым никаким существующим на земле орудием. Оно, как вирус, проникло в него незаметно, то ли через рукопожатие (а это уже доказано учеными), то ли через дыхательные пути, через тот редкий поцелуй раз в неделю, которым он баловал свою супругу, ничего не требуя взамен.

Сначала проникло в голову, затем потихоньку переместилось в сердце и, наконец, стало обретаться в душе. То есть ЭТО стало совместным, общим, как все их имущество. Но они с супругой почему-то не стали ближе. Сыграв каждый свою роль, и вовсе перестали нуждаться друг в друге. Конечно, они оставались на общей территории, где их сосуществование было вполне мирным, но больше походили на добрых соседей, чем на мужа и жену.

И была это теория Лууле Виилмы.