«ООО, или клуб любителей жизни и искусства», роман

Ленчик любил клуб. Это было одно из тех редких мест, где ему были всегда рады. Так он считал. Он был всегда весел с того самого времени, как кончилось его угрюмое детство. Когда был трезв, веселился ровно — сам шутил впопад и смеялся вовремя над шутками других. Когда был пьян, веселился, петляя: шутил завуалированно, обрывая фразы на полуслове, недоношенный афоризм грубо втискивал между юмором и сарказмом, как цветок между страницами забытой книги, где тот и усыхал заброшенный, отдавая времени свои последние соки.

Выглядел он предельно молодо, несмотря на то, что ему недавно исполнилось пятьдесят три. Сколько бы ни ел, никогда не поправлялся, потому в клубе его иначе как Ленчиком и не звали. Леонидом Андреевичем величали только в крайних случаях.

Свой детский изъян — хромоту и выпирающее вверх правое плечо — он давно уже перестал прятать, научившись ловко владеть своим телом, подавая его в выгодном для себя ракурсе.

Жизнь любил, водку пил, женщин боготворил. Любил их трепетно, но тайно, так что многие из них не всегда и догадывались об этом. Талантлив был, бесспорно.

Дар, который ему однажды вручил Бог, был особым даром видения. Он мог видеть то, что под… что сокрыто от глаза человека обычного, рядового сапиенса — смотрящего и не видящего, — он  мог прозревать тайну человеческой сути. Так думал о себе сам Ленчик, возможно, с чьей-то подсказки. Может быть, он ошибался, такое бывает. Может, суть, которую он цеплял прозрением в процессе общения со своим будущим персонажем и вытаскивал на поверхность, принадлежала вовсе и не его герою, а самому Ленчику. А может, суть эта вообще была мнимой и не залегала, как полезное ископаемое, в душе прототипа, а зарождалась вовне в результате смещения орбиты его собственной памяти, наложения неизведанных пластов воспоминаний друг на друга и внезапного столкновения отколовшейся мысли с чуждой ему сущностью. Вот оно — то самое. Ну да, выпирает. Как горб. Был горб внутри — теперь снаружи. Смотри и плачь, а хочешь — радуйся, если это не твой горб. Встретиться с таким знатоком человеческих душ не всякому по душе, поэтому настоящих друзей у Ленчика было мало. Человеку свойственно прятать свое сокровенное под завалами судьбы, разгребать которые не всегда уместно, а может, даже и преступно, особенно когда тебя о том не просят.    

Ленчик не разгребал. Он видел. Видел сквозь призму выпуклых поверхностей и кривых линий. Он был художником-карикатуристом.

Была в нем еще одна особенность: он оголял все, что видел, и предпочтение отдавал не лицам, а фигурам, не портретам, а сюжетам. Почти все герои его рисунков представали перед публикой в обнаженном или полуобнаженном виде и со слегка потертыми лицами. Невероятно, но они были узнаваемы. И не потому, что внизу рисунка был стишок, характеризующий персонажа. Нет, оттуда каким-то непонятным образом выпирал сам герой. Когда человеко-персонаж на него обижался, он всегда говорил: «Ну что вы. Это же практически оберег. Если нет лица, значит, вы защищены. «Нет глаза — нет сглаза». Усвойте эту формулу. 

На самом деле, сняв с персонажа одежды, оголив его до узнаваемости, вытащить главное практически невозможно… для других — не для Ленчика.

Однажды с ним случилась потрясающая история: работая над циклом «Прошлое в рентгенкабинете», он вдруг ощутил, что одному из  персонажей холодно, увидел, как тот ежится, как абрис его фигуры трескается, суть прячется, ускользает и наконец растворяется в воздухе. Бумага, на которой он делает последние штрихи, потихоньку сжимается и начинает дымиться. Ленчик нервно двигает ноздрями, отрывисто дышит и вдруг понимает, что вдыхает запах серы… Мистика? Ошибаетесь. Зачем так глобально мыслить? Всего-то неосторожно подвинутый лист, край которого зацепил не до конца погашенный окурок и лежащую рядом спичку, а целый континент чуть не ушел под воду…     

Да, серия картин «Прошлое в рентгенкабинете» была особенно резонансной в девяностые годы. Это были карикатуры на памятники и бюсты. Конечно, ему досталось от властей, но слегка. Свои карикатуры он всегда подписывал, и не просто подписывал, а подпитывал энергией поэзии — стишками собственного сочинения. Стишки были простенькими (в поэзии Ленчик профессионалом не был), но понятненькими для всех слоев населения. Особенно досталось Ленину и Горькому.

«Ленин Инку полюбил, а о Наденьке забыл» или что-то в этом роде. И потом, он с восторгом принял телевизионный сюжет о том, что Ленин и не Ленин вовсе, а гриб. Как сейчас сказали бы —  генно-модифицированный гриб. И эту информационную мистификацию он с удовольствием множил в своих произведениях.   

К Горькому он относился с большей нежностью. Он у него был Максимум Сладкий. По-моему, он у кого-то это содрал.