«Собачий тупик», повесть

Наваждение охватывало патрицианку всякий раз, когда она ненароком под вечер поднимала венецианскую штору и выглядывала в оконце для прогноза погоды на утро (особенно если с утра планировалась большая стирка). И что она видела в небе? Облака? Луну? И не только. Собак! Местных, бродячих или приблудных. Знакомых и неизвестных. Собаки бежали, отталкиваясь от земли, и взлетали. Они парили, бултыхали лапами, плывя по воздуху, кувыркались в синей мгле сумерек над сараями. Иные водили медленные хороводы, соприкоснувшись когтями, ушами, головами, чем попало. А у кого были хвосты, кружились в неизбывной погоне за ними с особым наслаждением. Вездесущие сопливые носы серебрились в лучах светил, заплутавших во времени суток. А уморенные лишениями и голодухой блохи, без сожалений оставившие свои шерстяные пенаты, вдруг обретали устойчивое равновесие и стремились покинуть земную атмосферу, возомнив себя голубыми сверхновыми карликами.

От этих картин у Ниночки дух захватывало и она, расплющив нос о стекло, размазывая и глотая слезы, бормотала:

– Собаки, собаки! Возьмите меня с собой на небо! Мы с вами полетим в жаркие страны. А люди посмотрят и скажут: собаки летят, значит скоро осень…

***

Последнее утро Германа Валентиновича почти ничем не отличалось от сотен предыдущих. Как бывало в подавляющем большинстве случаев, его разбудил громкий голос Ниночки. Она кричала "Караул!". Так как это могло означать что угодно, патриций поднялся, и не слишком торопясь, покинул спальню. Ковыляя в одном тапке, он проследовал в холл. Там он застал дочь в папильотках и слезах, сидящую на полу у газовой плиты с распахнутой настежь духовкой.

– Караул! Караул! Нас ограбили! – шептала Ниночка, а ее папильотки от возмущения взрывались петардами прямо на голове. Волосы шипели и дымились. Ниночка дрожала в ознобе.

– Что стряслось? Почему ты плачешь на полу? – обалдело спросил родитель.

– Мне вещий сон приснился. Опять про собак. – Ниночка заикалась.

– Кошмар какой! Надо тебе сердечных капель накапать. А зачем ты сейф с утра пораньше открыла?

– Я не открывала! Не тупи! Нас до нитки обобрали! – Ниночка завыла.

Герман Валентинович неверной походкой подошел к сейфу и в страхе засунул туда руку. Для порядка пошарил в опустевшей утробе духовки. Затем вынул руку и поднес ладонь к самому носу. То ли след грабителя собирался брать, то ли с отчаянья ударился в хиромантию, а только ничего не занимало патриция в данный момент больше собственной конечности. Внезапно он начал задыхаться, схватился за грудь, упал, закатил глаза и скоропостижно скончался на глазах у онемевшей Ниночки.

***

Дождь на Пересыпи готов пойти при любой погоде. Все это знают. У плебеев и рабов на такой случай всегда имеются плащи, галоши, зонты и даже гондолы из камыша. В крайнем случае они готовы галдеть, петь и плясать, пока не распогодится. Такие люди. И только патриции совершенно беззащитны перед лицом стихии. Особенно теперь, когда единственная патрицианка на районе окончательно потеряла точку опоры в жизни. Со смертью папы и исчезновением жениха небо для нее легло на Пересыпь саваном. Даже собаки перестали летать и звать Ниночку за собой. Спасало то, что она, похоже, напрочь забыла о ночных наваждениях. Впрочем, чему удивляться? Зеркала-то венецианские пошли с молотка вместе со всей домашней утварью, мебелью и бытовой техникой. Какая уж тут память.

В опустевшем холле Ниночка сидела на колченогой табуретке с мухобойкой наперевес. Время от времени она отмахивалась ею от жирных мух, устроивших свою мушиную свадьбу прямо в воздухе над хозяйкиной головой. Ну что за наглость! Мухобойка пронзительно крякала при каждом взмахе. В самый разгар поединка появился Пужайло в плащ-палатке, мокрый от дождя, но в неизменных белых кроссовках.

– Нинель Германовна! Разрешите войти. У вас дверь открыта.

– У нас теперь не дом, а проходной двор, – посетовала Ниночка. – Разрешения спрашивать не обязательно. – Она принялась набирать номер на телефоне, стоящем на полу. – Але! У меня телефон не работает. Со звонком что-то. Ни одного звонка за два месяца... Как это не звонят? Всегда звонили, а теперь не звонят? Ерунда! Проверьте! Это ваша работа, я за нее вам деньги плачу. – Она в сердцах бросила трубку. – Безобразие!

– После смерти Германа Валентиновича все отвернулись? – сочувственно покачал головой центурион в фуражке.