«Повесть о людях и о себе», (часть 2)

…Безумство храбрых – вот мудрость жизни…

Жизнь так странно устроена, что однозначных ответов на многие вопросы часто не существует… Вот и я не могу решить, чувствовать ли себя виноватой или польщенной тем, что моя статья «Получит ли Маланюк в переводе премию имени Маланюка», подвигла г-на Янчукова на детальный разбор книги А. Архангельского «Я отдал дань…». Он ссылается на «захвальні відгуки» по поводу этой книги и призывает быть реалистами. Не без основания полагаю, что это именно мои отзывы…

Собственно, я писала не столько об А. Архангельском, сколько о том, как это непросто и опасно – переводить. Опасно – потому что все проколы, неизбежные даже у опытных переводчиков, рассматриваются под лупой и с торжествующим криком «Ага!» преподносятся миру, а все удачи,  соответственно, принадлежат автору гениального оригинального текста. Что гораздо легче и приятнее писать собственные вещи, а не копаться в мыслях и чувствах, принимая на себя пресловутую энергетику вирша, переживая вместе с автором, страдая, когда ну никак не получается сказать то, что видится, на другом языке… Что переводчики – эти сумасшедшие – редки, и нужно создавать условия для этих ростков, и держать для этого номинацию «Перевод» в престижном конкурсе им. Е. Маланюка, разбившего много сердец поэтам, не получившим вожделенное звание лауреата… Что разделение на поэзию и прозу, включающее в себя и переводы, – шаг к тому, что такие редкие переводчики и вовсе выведутся.

В самом деле – перевод прозы достаточно сложен, но для этого не обязательно быть писателем. А прозаики редки, ох, редки… Зато поэтами пруд пруди. И еще к ним – переводчики? К которым так легко придраться?.. А что делать? Поэтический перевод может выполнить только поэт…

Нет, наверное, все-таки надо быть польщенной!..  Ведь г-н Янчуков выполнил огромную работу – детально разобрал достаточно объемную книгу переводов, в которой 18 авторов, не поленился найти первоисточники и сверить! Понимаю его озабоченность состоянием современной литературы: хотелось бы видеть в победителях авторов, изданных в Центрально-украинском издательстве, редактором коего он и является… А тут вдруг захвальная статья Полевиной, кстати, еще и члена жюри конкурса им. Маланюка, может так повлиять на остальных!..  Словом, надо быть бдительными.

Именно как член жюри могу сказать, что ни одна статья не повлияла. И члены жюри приняли объективное решение. А вот если бы была номинация «Перевод», оно было бы еще объективней. Но… чего нет - того нет…

Книгу Архангельского я читала. Ему не хватает внимательного знающего редактора, не ленящегося вникать во все тонкости. И найденные г-ном Янчуковым огрехи до смешного легко исправимы. Главное – увидеть. А в пылу творчества – ибо перевод еще большее творчество – легко ошибиться. И именно трезвое око редактора должно стоять на страже… И спасибо пану Станиславу: предупредить об ошибке – значит, ликвидировать ее. За некоторые советы и положительные оценки – благодарю. Критика должна быть. Но она должна быть конструктивной, доброжелательной. Созидающей – не разрушающей.

Одно больно: почему так пристально, детально, предвзято не рассматривали остальные «твори»? Все должны быть в равных условиях. Несколькими годами ранее премию за перевод с литовского получил К. Оверченко – и ни один член жюри (и я в т. ч.) не владеет этим языком. Так что сверить с оригиналом было невозможно. Поверили на слово – по звучанию. По смыслу. Это «имеет право на существование» – утверждает г-н Янчуков, но если не обозначено, что это не перевод, а «по мотивам» – то о премии нет и речи… В прошлом году – победитель А. Коринь, кстати, редактор данной книги. Не помню подобной саркастической статьи по этому поводу. А, ну да, тогда была номинация «Перевод», и она никому не переходила дорожку… А в этом году – тесно, и еще переводчик – в ту же кучу…

И я эту премию получила в свое время. Но на литстудии «Степ» мои переводы детально публично рассматривались три (!) года до этого. И все замечания учитывались и исправлялись. Мне повезло с редактором…

Пан Станислав, почему в своей статье вы не привели ни одной удачной строчки? Ведь их гораздо больше, чем проколов? Непереводимое стихотворение Л. Костенко  «Осінній день» А. Архангельский все-таки перевел, и если конец катрена не столь удачен, то начало – находка? Почему об этом не сказано? Кстати, утверждение о «непревзойденности» романса О. Богомолец на эти стихи сильно преувеличено. Говорю как музыкант.

Не ошибается тот, кто ничего не делает. Кто без греха, пусть бросит в меня камень. Вы как редактор, разве не ошибались? Вы хоть одну строчку сами перевели?

Да, совершенству нет предела. Но если положить на весы то, что сделал Архангельский, и то, что у него не совсем получилось, уверяю вас, перевесит его любовь к украинской литературе, его упорная работа в течение 2,5 лет над этой книгой, изданной на жалкие гроши пенсионера. Архангельский не заканчивал литературных институтов, не посещал в течение многих лет студии, всем обязан себе. Но он понимает, что святой долг каждого пишущего, – перевести хоть строчку на другой язык, чего не выполняют многие мэтры…

Убить – легко. Ломать – не строить. Если бы я, как директор музыкальной школы, говорила ученикам все то, что они заслуживают, в моем районе музыкальная культура уже исчезла бы. Важно сказать, не убив. Научить, не унизив. Заставить совершенствоваться – с радостью. Для этого нужно немного – такт и мудрость в оценках. Умение не забывать, что имеете дело с живым человеком. Чтобы потом можно было смотреть ему в глаза.

Я тоже имею глупость заниматься переводами. Выслушивать всякий раз, что здесь они никому не нужны. Клялась, что больше не буду переводить.  Клятвы не сдержала. Перевод должен соответствовать оригиналу? А где мы возьмем второго Маланюка или Лину Костенко? И что? Не пытаться? Лично я пришла к Лине Костенко много лет назад именно через перевод – оч-ч-чень неудачный – «Маруси Чурай». Мне захотелось понять, что же это за произведение такое. Так что – любой перевод полезен.

Вам не понравился Шекспир в переводе Архангельского? А я аплодирую его смелости – взяться после Маршака, который стал эталоном. Но время идет, язык меняется, а эти переводы уже давнишние. И хорошо, что появляются авторы, способные идти своим путем, не оглядываясь на авторитеты. Маршак переводит ярким широким мазком. Крупно, размашисто. Архангельский – тонким мелким штрихом. И пусть. Кому-то нравятся рыхлые яркие ткани, кто-то предпочитает спокойный тон с мелким изящным рисунком. Во всяком случае, узнать, что 126 сонетов Шекспира посвящены не женщине, а мужчине, по крайней мере – познавательно… Маршак в свое время об этом  целомудренно умолчал…

Переводов должно быть много, чтобы слово автора высветилось со всех сторон, раз уж неминуемы «издержки производства».

Переводы призваны заполнить ту пропасть, которая все-таки существует, отделяя одну культуру от другой, проложить мостик между ними, а не раскапывать еще глубже котлован…

Переводчики – безумцы, вызывающие огонь на себя, не ждущие славы, которая обычно в случае удачи достается автору оригинала…

Пан Янчуков призывает быть реалистами. Это удобно: реалисты скептически наблюдают, как фантазеры и мечтатели изобретают «вечный двигатель», и кривят губы: ню-ню… Реалисты умны и непогрешимы.

А мир движут сумасшедшие подвижники.

Не опубликовала не потому, что испугалась своей смелости. Поразмыслив, не захотела привлекать внимание: Архангельский готовил к изданию книгу переводов Евгена Маланюка – итог огромной работы. Книга  была почти закончена. Статья в таком ключе могла ее погубить.

– Мы с тобой просто еще раз пересмотрим каждое слово. Враг, указывающий на недостатки, во стократ полезней друга, скрывающего их.

И работа закипела с новой энергией! Александр Архангельский переслал мне тексты оригиналов, и я по вечерам скрупулезно сверяла строку за строкой, отмечая малейшую неточность или шероховатость. Те замечания, которые я сделала вечером, он обрабатывал в течение дня, находя несколько вариантов, переписывая целые катрены из-за одной неточной рифмы или неудачного оборота. Вечером, придя с работы, я садилась за компьютер и выбирала из предоставленных вариантов наилучший, согласовывала с ним, спорила, убеждала. Нашли несколько погрешностей, не видимых с первого взгляда, но которые очень подпортили бы качество, исправили их, радуясь удачной замене…

– Надо же! А казалось – уже не придумать вариантов! А ты как блестяще исправил…

За четыре месяца практически переделали всю достаточно объемную книгу. Я не предлагала вариантов, только браковала то, что казалось неудачным.

Работать с ним было легко: он охотно прислушивался к моим замечаниям, не обижаясь, работал с двумя десятками словарей, выверяя каждое слово, проверяя ударение. А как сложно переводить тугую строку Маланюка, где каждое слово – как камень в кладке, точно пригнанный, который ни убрать, ни заменить! А сколько сносок-объяснений «делам давно минувших дней», на которые намекалось в тексте и о которых сейчас мало кто знает!

Архангельский без стеснения звонил Оксане Гольник, литературоведу, чью статью о Маланюке он взял вместо предисловия, с просьбой растолковать туманные строки, которые требовали определенных знаний...

Работа захватила меня. Поиск лучшего варианта бесконечен. Чем больше ищешь, чем больше вариантов находишь, тем сильнее хочется найти такой, который сохранил бы все богатство оригинала.

Мой муж выключал роутер со словами: «Ах, какие мелкие кусочки!.. Ах, пропал Интернет!». Рявкал: «Спать! Полночь на дворе».

Я с сожалением выключала компьютер… А ведь почти нащупала строку…

Утром в маршрутке раздавался звонок. Я в давке выхватывала из сумочки мобильный.

– Послушай, какая прелесть получается! – и Александр читалл мне сроку, над которой мы бились вчера до полуночи. Я – на всю маршрутку: не так! Лучше заменить на…

Люди шарахались, как от сумасшедшей. Я этого не замечала, напряженно вслушиваясь в рифмы…

Изменениям не было конца. Поговорить удавалось только по пути на работу, а вечером – открыть почту и посмотреть, как он за день исправил…

Думаю, моя работа над его Маланюком не уступила его работе над моей Костенко… Алаверды…

Редактор необходим – увидеть незамыленным глазом написанное. Нам не дано самим оценить то, что написали. Для этого нужен свежий взгляд.

Мы смеялись над тем, что Станислав Янчуков оказал нам огромную услугу той статьей. Теперь каждое слово рассматривалось как бы глазами таких вот критиков: придерутся или нет? Архангельский добился точного построчного перевода, сохранив образный ряд, стиль, дух.

Книга издана билингвой с иллюстрациями Андрея Надеждина, и каждый, водя пальчиком, может сверить первоисточник с переводом строку за строкой. А студент-филолог, прочитав одни только сноски-звездочки, которых около 100, подробно растолковывающие то, на что ссылался Маланюк, может сдавать экзамен по истории и литературе…

– Магарыч нужно поставить пану Станиславу, говаривал Архангельский. – Если бы так больно не ударил, возможно, никогда бы не достигли такого качества перевода…

– Это не входило в его планы, – отвечала я. – Он удовлетворился тем, что ты не получил премию…

– Кто-то же ему помогал выискивать «блох» в тексте…

– Уже неважно. Эта новая книга – «наш ответ Чемберлену»…

И не только книга. «Чемберлен» получил еще несколько «ответов»… Но об этом – позже.

Книга отмечена Божьим благословением: благодаря энергии директора издательства «Имекс» Тамары Самиляк она вошла в программу «Украинская книга», шикарно издана билингвой в твердой обложке с иллюстрациями… У нее большой будущее: придет время, когда студенты и учителя будут нарасхват ее приобретать, ведь там не только переводы, а и прекрасно подобранный материал первоисточника, хорошая обзорная статья, пояснения по тексту.