«Повесть о людях и о себе», (часть 2)

Спасибо, Галина Дементьевна, что вы были в моей жизни… Вы ускорили процесс перехода маленькой наивной школьницы в писатели. Вы симпатизировали мне. Поддерживали меня. Интересовались мной. Иногда  казалось, что даже – в глубине души! – любили меня. Во всяком случае, были неравнодушны…

И если бы не призрачный миллион…

Не обольщаюсь, не идеализирую, не усложняю… Не сбрасываю со счетов ваши «задние мысли»…

Каждый человек, появившийся в судьбе, зачем-то нужен…

После истории с «Королевой полыни» я с подозрением относилась к самому слову «соавторство». Но как-то незаметно снова оно вошло в мою жизнь… Уже написав с десяток совместных поэм – венков сонетов с Александром Архангельским, втянувшись в это игру, я осознала это. А ведь клялась, что больше никогда в жизни!..

Но это было совсем другое соавторство. Радостное, лишенное материальных соображений, с равным, таким же одержимым, как и я сама.

Мне понравилась игра. Поэмы писались легко, оба чувствовали стиль и тональность. Достаточно было найти подходящий по теме сонет, и венок как-то сразу сплетался. Форма не довлела – я себя прекрасно чувствовала в ее строгих рамках, освоившись в английском сонете, как у себя дома. Это был даже не диалог – каждый вел свою партию самостоятельно, а тема магистрала не давала выйти за рамки. Бывало, мы писали каждый свою часть, не зная, что напишет другой, и собирали венок потом. Оказывалось, что все соответствует, разве что иногда изменяли одинаковые рифмы, если таковые случались. Такое кружево получалось!..

Мне нужно было ехать в санаторий, и мы выбрали «на дорожку» несколько сонетов для будущих венков, некоторые написали специально для этого. Я увозила «домашнее задание», чтобы не скучать. И, лежа на пляже, строчила свою часть, усмехаясь, предвкушая, как удивится Александр.

Читали написанное по телефону, но много ли поговоришь? Минуты кончались, счет иссякал, а охватить весь текст не успевали. Пробовала отправить почтой написанные от руки сонеты, но почта в этом медвежьем углу работала с перебоями, до ближайшего городка нужно было добираться рейсовым автобусом… Санаторий стоял на берегу водохранилища вдали от населенных пунктов. Словом, я успела вернуться домой, набрать на компьютере тексты и отправить электронной почтой, а пухлый конверт с иероглифами все еще не дошел до адресата…

Уже не припомню, какие венки были написаны в это время, – кажется, с пятого по десятый… Уже по приезде Архангельский скомпоновал наши сонеты в венки и переслал мне в виде готовой книжки.

Читали и хохотали по телефону: надо же, из ничего возникли целые поэмы!

Не совсем «из ничего» – из опыта всей прошлой жизни. Из приобретенной с годами техники стихосложения. Из искры творчества, которую посчастливилось высечь из серых кремнистых буден…

И, конечно же, было главное: Александр Архангельский загорелся привести мой перевод Лины Костенко в порядок. Я отправила ему все свои черновики, и он заново сверстал книгу, отредактировал, «доперевел» те строчки, о которые я споткнулась. Его жена, учитель украинского языка, вычитала текст, проверила все до последней запятой…

Словом, меня ждал подарок – сверстанная, готовая к изданию книга.

– А мы читали в лицах поэму – втроем с внуком! – рассказывал он.

– И как? – я остро пожалела, что не слышала этого.

– Великолепно!

Архангелький нашел в Интернете статью Оксаны Похлевской о поэме матери, перевел на русский и разместил вместо послесловия, нашел подходящую иллюстрацию… Хоть сейчас издавай!

Я похвалилась Виктору Погрибному новым переводом. Он заинтересовался и очень быстро прочел. Над «Скифской одиссеей» мы работали долго. Здесь замечаний было немного.

– Но только ее уже отредактировал Александр Дмитриевич, – предупредила я его. – Он проверил по словарям каждое слово, предложил свои варианты ряда строк, и я со многими согласилась. Перевел все авторские ремарки, которые есть нерифмованные стихи, – я за них и не бралась. Если печатать – редактором будет он.

Виктор Алексеевич промолчал. Думаю, был неприятно удивлен: до сих пор только он был моим редактором…

– Это не принципиально, – сказал мне Александр Дмитриевич, когда я передала ему этот разговор. – Я не настаиваю на редакторстве. И потом – кто я такой, чтобы подписывать книгу члена НСПУ и лауреата областной премии в номинации «перевод» Ольги Полевиной? Имя редактора должно быть звучным, внушать доверие к книге… Антонина Михайловна поступила мудро: я отредактировал ей стихи, набрал, сверстал, но редактором она написала… В. Бондаря – по этим причинам.

– Все регалии – вопрос времени, – сказала я. – А редактором будете Вы, или книга вообще не выйдет.

Книга так и не вышла…

Так и лежит моя «Снег во Флоренции», моя радость, гордость, любовь… Без согласия Лины Костенко ни одно издательство не берет, а пробиться к ней невозможно…

У меня в столе четыре романа, две книги стихов, и эта, заколдованная «Флоренция», качество перевода которой гораздо выше тех, первых, моих переводов поэм Лины… Ни за одну книгу так не обидно, как за эту…

Собственно, наше знакомство с Александром Архангельским началось с интереса к переводам, и мысль о «Флоренции» была первой пришедшей мне в голову: вот с кем я смогу обсудить все проблемы и удачи этой работы. Собственно, Антонина Коринь и знакомила нас с прицелом, что я буду редактором его книги переводов наших поэтов-земляков, которую он готовил к печати… Тогда она старалась помочь ему, на то время малоизвестному в Кировограде автору, познакомив с более известной, которая могла быть полезной…

Так оно и случилось, но позже… А сначала – с точностью до наоборот…