«ООО, или клуб любителей жизни и искусства», роман

— Могла бы и книжку почитать.

— Слушай, импотент, ты что, позвал меня сюда книжки читать?

Флейта, наконец, протрезвела, а Митино терпение лопнуло: 

— А ну давай отсюда! Быстренько! Пошла вон!

Он подхватил девчонку и грубо вытолкал ее раздетую на площадку, захлопнув дверь.

У Флейты зазвенело в ушах:

— Ты что, с ума сошел? Та-а-м же холодно. — От неожиданности она начала заикаться. — Я ве-верну ее.

Через пару минут они уже дружно сидели за столом и пили за любовь, о которой все трое могли только мечтать. Случайной подружке вскоре вызвали такси, а сами к дому Флейты отправились пешком.

Ночь была холодной, но тихой. Октябрь уж наступил…
Чужая девчонка, исчезнув из поля зрения, мгновенно стерлась и из памяти. Митя взахлеб читал протрезвевшей Флейте стихи. И не только своего любимого Блока, читал Ходасевича, что-то из Мандельштама…

Когда она вошла в дом, было около двух часов ночи. Павел даже не заметил ее отсутствия.

Наутро она осторожно спросила у него:

— Милый, почему бы тебе не посидеть на бульваре и не пописать портреты?

Павел сначала промолчал, а потом умолк. Это был их последний разговор.

Утром он собрал ее вещи и попросил уехать к матери. Она не спорила…

В наследство от него ей достался ее портрет, написанный Павлом еще в школьные годы.   

Вскоре за вещами Флейты приехал Митя. Он заказал машину, они все упаковали, присели на дорожку на ящиках, как будто бы собирались еще вернуться. Павла дома не было.    

Жениться во второй раз Павел не собирался, как, собственно, и в первый. Все происходило само собой, вроде и без его участия. Флейта поселилась у Павла сама, то же самое случилось и с Айседорой.

Айседора — вторая жена Павла — пищу себе добывала сама, а его творчество ее мало интересовало, хотя и занимало. Она была танцовщицей — когда-то танцевала в ансамбле народного танца, затем — в ночном клубе. Его это устраивало — по ночам он писал. Он любил ее тело. Их первая встреча была бездушной. В душу он не смотрел — искал натурщицу для своей новой картины. Последнее время в него проник образ Офелии, который вдохновлял многих художников. Павел знал эти картины. Прекрасная Элизабет Сиддал, вдохновившая Милле, а также Офелии Вотерхауса, Кабанеля. Но в них ему не хватало единственного состояния — невидимого перехода. Нечаянное прикосновение безумия к душе и вовлечение тела в таинственное бездушное странствие по земле, где переместившаяся в другое пространство душа поет и плачет, но никто не в состоянии понять звуков ее речи. Тело осталось в этом мире — душа в другом. Как передать материальными средствами эти мгновенные нематериальные вдох и выдох? Как воплотить в полотне звуки?

Он почему-то представлял ее не длинноногой красавицей, которые постоянно предлагали ему свои услуги в качестве натурщиц, а тонкой, воздушной, маленькой, с огромными глазами и длинной шеей,  длинными вьющимися волосами и удлиненным туловищем, немного короткими ногами — легкая диспропорция, нисколько не уродующая ее, а наоборот, выделяющая среди других.  

И вдруг он увидел ее.

— Здравствуй, Айседора!

— Здравствуй! Но вообще-то меня зовут Дина.

— Нет, ты просто не знаешь, ты Айседора.

— Может быть. Может быть… А знаешь, я танцевала сегодня Офелию.

— Офелию, в ночном клубе?

— Но никто даже не догадался об этом. Я танцевала смерть, а эти некрофилы… так ничего и не поняли, они совали мне деньги в трусы.

— Не плачь, пойдем домой. Я видел твой танец. И я напишу его.