«Девяносто первый или путь в бронзу», окончание романа

Налили. Капитонов опорожнил стакан и запил вдогонку из стоящей перед ним банки. Язык вывернуло коржом, колкой бо-лью отозвалась гортань, с уголков рта потекли несуществующие струйки.
– Дай… дайте чего-нибудь, – хрипло выговорил Вадик, восстанавливая дыхание.
– Что случилось? – С двух сторон ему поднесли помидор и хлебную корку.
– Спи… спиртом запил. Разведенный спирт запил чистым.
– Смотреть же надо, – участливо попрекнул Сашка.
– Так ты ж… Устроил тут лабораторию. – Кивнул Капито-нов на стол, заставленный разнокалиберными склянками. – Разберись тут попробуй.
Он отдышался и вспомнил:
– А ещё, в дацзыбао их козлячьем, обещают они земли дать всем по пятнадцать соток.
– Ясно! Вот же падлы! – Мало что принимающий всерьёз, во всем ищущий повод для насмешки и ёрничанья Гренкин не-ожиданно болезненно воспринял последнее сообщение Капи-тонова. – В землю нас, значит, носом! Ковыряйтесь себе и не высовывайтесь! Мы здесь сами разберёмся, что вам надо, что не надо. Назад к победе коммунизма! Нам авианосцы строить надо и ракеты запускать, а туалетной бумаги вам наделать у нас руки не доходят. Газетой «Правда» подтирайтесь.
Он снова взялся за «Спидолу». На волне, где пятнадцать минут назад вещало «Эхо Москвы», слышалось ровное шипе-ние.
– Всё, отрубили, суки! Но что-то там затевается. Может, загнёт им салазки Ельцин.
– Да толку-то! – вставил Горевой. – Нам от этой Москвы – одни понты. Отделяться надо.
– Оно-то, может, и надо, – Гренкин отставил приёмник в сторону. – Только заметь, Саня, ни одна украинская станция не работает. Забились в норы и ждут, чем в Москве уконтрапупит-ся. В России компартию ещё в июне разогнали, а у нас, пойди глянь, в горкоме – полная жопа огурцов. Вот они жить и не да-дут. С ними нам ещё долго бычки курить придётся. Ты, Вадя, книжки читать хочешь и Сабриной любоваться, а я хочу хоть раз такие туфли купить, чтобы полгода их не разнашивать. А когда разносил, уже выбрасывать пора. Вот, гляньте на штаны мои спортивные…
Он оттянул ткань на коленях. Друзья глянули и простили Гренкину некоторую непоследовательность в развитии темы.
– …Мода! Все бандюки по городу рассекают в спортивных штанах. Мода, скажете? Балалайку! Кто и когда, на нашей памяти, ходил по городу в спортивных штанах? А теперь – просто других нету! Невозможно купить сейчас нормальные цивильные брюки. Отсюда и мода… Мне много и не надо. Я хочу зайти в магазин и купить бутылку пива. Без давки, без драки, без унижений этих вечных!.. Так вот… О чём я? Ага! И отделяться надо, и на Москву мне насрать. Но если Ельцин там проиграет, то и у нас, на Украине, не изменится ничего. Задавят красные… Нет, ну надо ж такое придумать – по пятнадцать соток на рыло! Какая щедрость – не шесть соток, а целых пятнадцать! Да похоронить бы вас всех на тех пятнадцати сотках!..
Вадик Капитонов внезапно почувствовал приближение за-тягивающей провальной тьмы. Встал на ноги, качнувшись.
– Я ко двору. Спасибо, не провожайте…
Нетрезвый Гренкин настраивал приёмник некачественно. Кроме «Эха Москвы» в эфире, тихо и с помехами, работала станция «Радио Свобода». Суть её сообщений сводилась к следующему: Горбачёв в Крыму под стражей, Буш знал обо всём ещё вчера, в Ленинграде и на Урале проходят забастовки, Ландсбергис обратился за помощью к главам правительств.

Пить спирт в летнюю жару – занятие увлекательное. Тем не менее, заметим, что в подобное времяпрепровождение в Степановске оказались втянутыми далеко не все его жители.
Никакого чрезвычайного положения в городе так никто и не ввёл. Не вводили его и на территории УССР. Да что гово-рить, во всём Союзе его тоже не объявляли. Если разобраться, то чрезвычайное положение состоялось единственно в Москве, где продержалось двое суток и сошло на нет вместе с ГКЧП, его объявившим.
События тех дней запечатлены в истории под названием «августовский путч». О своих настроениях и переживаниях – страх, безразличие, негодование – нам уже поведала троица наших героев. Но, повторимся, спирт в гаражах пили далеко не все. Не сохранились имена тех, кто пришёл в ликование и вос-торг, кто, потирая руки, положил перед собой лист бумаги и старательно вывел сакраментальный зачин «Довожу до Вашего сведения…» Жаль, страна должна знать и таких героев.
Но взял и вышел с плакатом на площадь у горкома партии городской демократ и борец с произволом власти – к тому же, депутат горсовета – Борис Снегирёв. «Долой фашистскую хун-ту!» – прочли партийные функционеры и недоумевающие горо-жане. Под белы ручки Снегирёва не взяли, и он довёл акцию до конца, а проще говоря, стоял на солнцепёке пока самому не на-доело. Кроме него, у стен идеологической цитадели отметились ещё двое горожан. Эти, правда, явились без плакатов – просто сожгли свои партбилеты. И снова, к всеобщему удивлению, – отсутствие реакции со стороны власть предержащих. Растерявшееся государство заставляет усомниться в его силе. Вспоминается лишь пресловутый «колосс на глиняных ногах»…

Проснувшись, Капитонов не сразу сообразил, в каком времени суток он обретается. Сопоставив пейзаж за окном с положением часовых стрелок, определился – вечер. Набрал номер Дубинского.
– Вова, ну скажи хоть ты что-нибудь.
– Всё нормально, – привычным рефреном откликнулся эколог. – Если нас не завалило в катакомбах, то погибнуть в застенках ГКЧП – шанс тоже не большой.
– Обоснуй.
– Да пожалуйста! С Москвой связи никакой. По телику пресс-конференцию передали, ты проспал, наверное. Горбачёв жутко весь болен, отечество в опасности и прочую хрень. Вроде Ельцин их там сейчас мочит. А может, и нет.
– А у нас что, в городе?
– А что у нас? Двое наших, из «Поиска», партбилеты со-жгли. В Израиль люди звонили, в Штаты. Там, говорят, переда-вали, что идут вагоны с наручниками.
– Куда идут?
– Не знаю. Куда-то идут. А ещё – в КГБ заготовлены спи-ски, кого вязать.
– Понятно…