«Девяносто первый или путь в бронзу», роман

– Ты пугаешь меня, Фома. – Прижав к груди ладони, Кать-ка стояла перед сидящим на табуретке Степановым. – Что ты задумал? Мы с тобой совсем забросили выступления. Деньги на билеты почти проели. А ты целыми днями где-то пропадаешь, таскаешься с этим нерусским. Боже, где он взялся на нашу голову! Я перестала тебя узнавать. Ты стал каким-то одержимым, Фома. Скажи, как он сумел так охмурить тебя, этот проходимец?
– Да не проходимец он вовсе! Хотя, правда, и не князь то-же. Он вообще геройский парень, Кать. Если хочешь знать, его два раза вешали…
– Я бы за раз управилась.
– Не шути так. Ты совсем его не знаешь. Представляешь, он в Берлине, в больнице, три года прикидывался душевно-больным. – Фома попытался улыбнуться, но получилось не очень удачно.
– Так вот оно что! Как же я раньше не догадалась-то?! Да он сумасшедший, твой Семён! Теперь-то всё понятно. А ты? Ты же вроде в рассудке, Фома?
– Да и он здоров. Я же говорю, притворялся он.
– А почему тогда он сам приехал? Ты же говорил о какой-то организации. Где она? 
– Он на Кавказе боевой дружиной командовал. А теперь никого из них не осталось. Кто умер, кто погиб, а кто-то на ка-торге.
– Ну вот, – Катька покивала в такт последней фразе своего партнёра. – И ты туда хочешь, в острог?
– Да нет же, – поморщился Фома. – У нас с ним другое де-ло совсем, заработаем денег немного и расстанемся. А люди у них есть. Ильич есть, но тот за границей где-то, есть Иванович, с ним Симон по телефону часто разговаривает, я сам один раз на телеграфе слышал. Не по-русски, правда. А главный у них – Лошадь.
– Всё, дожили! И ты говоришь, что у него с головой всё в порядке?! Лошадь ими командует! Я такого и в цирке у нас не видела. Да по вас обоим жёлтый дом плачет.
– Кать, ну, это просто кличка такая, конспиративная.
– Да уж, конспираторы. Вас, между прочим, весь город вместе видел… А обо мне ты подумал?
– Подумал. Я подумал, Симон подумал, Иванович поду-мал, – непроизвольно Фома подражал отрывистой речи кавказ-ца. – Ты останешься ждать здесь, тебя заберут.
– Боже, кто ещё заберёт? Лошадь? Не хочу я жить с ло-шадью.
– Надёжные люди. Я уйду сегодня ночью, а когда мы за-кончим, к тебе приедут и заберут.
– Фома, ты первоклассный артист! Разбился, но тебе по-везло – здоровье восстановилось, а ты не ценишь. Ты можешь вернуться под купол, на трапецию, не век же тебе ловитором работать. Дерзай! Придумай свой номер, объезди с ним весь мир. Ангажементы, деньги, слава – всё это ждёт тебя, Фома. А я, я не брошу тебя…
Она присела, опустила голову на мужские колени.
– …Посмотри вокруг. Только здесь, в этом задрипаном Успенске, здесь, на Старогусарской, в этой комнатёнке, в этом сыром подвале я поняла, что такое счастье. Жаль, это длилось так недолго. Но ничего лучшего в жизни я не знала и не хочу знать…
Фома легко поднял девушку на руки, отнёс и уложил в по-стель. Покрывая лицо и плечи поцелуями, зашептал:
– Катюша, милая, всё закончится хорошо. Поверь мне. У нас ещё всё впереди, Катюша…
Солнечный луч чудом пробился в полуподвальную комнатушку, Фома впервые заметил веснушки на Катькиных щеках.
– Что вы хоть задумали, скажи?
– Не могу, солнышко моё синеглазое. Не моя это тайна, не имею я права говорить. Придёт время, ты всё узнаешь…

Щедры наши обещания. Щедры и действенны, наверное. Пусть лишь законченные пошляки обещают достать звезду с неба, но кто из нас не клялся в вечной любви, не заверял в вер-ности до гроба, не божился, что это голуби-суки почему-то как-нули на воротник розовым? Но всё это, конечно, если говорить о сокровенном, высоком.
А кроме того, легко и мимолётно, обещаем мы не якшать-ся с ублюдками и смазать наконец дверные петли, раздать долги и сходить к стоматологу, решительно поговорить с начальством, не брать кредитов и никогда не делать покупок с похмелья. Обещаем не опоздать или позвонить, обещаем уйти или остаться…
И если что и зачтётся нам в оправдание на Страшном Су-де, – или где там нужно предстать? – так это единственно то, что в обещания свои мы безмятежно верим. 

Отпросившись у Изварского в краткосрочный отпуск, Анд-рей Топорков поехал на родину, в Таганрог. Прибыв в город, к себе домой, на Касперовку, сразу не пошёл, а прогулялся по Петровской и вышел к морю. Хотел искупаться, но передумал. Поднялся к крепости и, отыскав трактир, вошёл в широко рас-пахнутую дверь. Вопреки ожиданиям Андрей в заведении при-ятелей не встретил, усёлся за стол один, попросив подать пива с солёным горохом.
Спёртый кисловатый воздух, обилие летающих и ползаю-щих мух, пьяные выкрики портовой голытьбы – ничто не могло испортить благодушного настроения механика Топоркова. В последние месяцы дела его складывались весьма успешно. Хозяин Валериан Сергеевич Изварский оценил смётку и навыки Андрея и, выплачивая жалованье, не скупился.
«Чудак он, конечно, – усмехнулся своим мыслям Топорков, – но без помещичьей дури. А то ведь на таких дуболомов работать приходилось… Ладно, не хочется вспоминать. То ли дело Валериан Сергеевич. Дирижаблями заболел. А что тут скажешь, если оно и впрямь затягивает?»
Топоркова и самого увлекло небо. Ему нравилось подни-мать ввысь эту громоздкую с виду машину, нравилось управ-лять ею, и даже всегда поджидающая опасность будоражила и тешила его самолюбие. Вот и хотелось Андрею встретиться в родном городе с друзьями-приятелями – посидеть, рассказать, похвастаться.
«Жаль только, всё гостей всяческих катаем удовольствия ради. Надо бы уговорить хозяина на соревнования какие-нибудь съездить. Во Францию или Швейцарию. В Одессу хотя бы. Там есть серьёзные господа, есть с кем потягаться…»