«Диада»

Однажды во время какого-то митинга на битком набитой площади обратила внимание на женщину. Она была одна, а казалось, что – их двое. Без передышки  она кому-то говорила, что скоро умрет, так как нет  выхода, толпа не пропустит скорую помощь. «Что с вами, – спросила я, – может, вам воды?» «Вода? Мое подсознание набухло от вод во время родов судьбы испытаний. Я застряла, чувствовала недостаток кислорода, страх задохнуться. Так что это вторая стадия, начало биологического рождения, первый клинический период, затянувшиеся роды. Слышите, как шипит в подсознании оставшееся чувство кислородного голода? Угрожает жизни? Выхода нет, это клаустрофобия, клотрифобия, умоляю, помогите мне...»

Я сказала, чтобы она покрепче ухватилась за меня, и потащила ее, пробираясь сквозь толпу, наступая кому-то на ноги, не обращая внимания на  оскорбительные реплики – пьяные шлюхи, – не отвечая на вопросы, что случилось, нуждаемся ли в помощи. Когда толпа осталась позади, женщина освободилась из моих объятий и побежала, не попрощавшись.

Пациентка никогда меня не оставила бы, она относилась ко мне по-другому,  привязалась ко мне и была преданной.  Только мне никак не удавалось ее убедить, что горы – не толпа. Ее страх угнетал мои мысли и тело, дорога вниз казалась длинней, чем вверх, а вечером потухшее солнце  садилось быстрее, чем всходило утром.

Снег прилипал к подошвам.

– Ставь ногу на пятку пальцами вверх, тогда они сцепятся, и не поскользнешься. Вот так, видишь? Делай, как я...

Наконец-то она молчала. Нет, опять молчала, так же, как в долине перед началом восхождения. Я видела, что она все делает так, как я ей говорила, мне даже в какой-то момент показалось, что она улыбнулась, обрадовавшись тому, как всё же совсем неплохо у нее получается.

Впереди были еще две снежных полосы, которые мы потихоньку удачно прошли.

Спустя девять часов, преодолев участок, сложнейший из всех пройденных, поднявшись более чем на два километра, мы  пришли к месту мечты – горной хижине Адамека.

Каменная, с изящными деревянными окнами, она стояла, приклеившись к высокой скале, утаившись от бурь и снежных лавин. Во дворе на скамьях сидели альпинисты. Вытянув ноги и повернув лица к нежным солнечным лучам, они равнодушно наблюдали за нами, а отвечая на приветствие, окинули нас ироническим взглядом.

Томас был счастлив, обнял меня и, пригнувшись, прошептал:

– Посмотри назад. Нижний Госаузе и Верхний. Наверняка  самое бесподобное зрелище в мире.

Два зеленоватых блестящих, размером с арахис, озера в объятиях вершин, напоминающих застывшие морские волны, лежали беспредельно далеко, не хватало фантазии понять, как за один день мы смогли пройти такой путь. Я едва укротила нарастающую радость и сдержанно спросила пациентку, о чем она думает.

 – Больше никуда с тобой не пойду... обманщица ты... Завтра закажешь мне вертолет.

Я еле удержалась, чтобы не крикнуть, что она – комок глупых страхов, не способный наслаждаться и мешающий наслаждаться другим. Так резво шагала между озерами, мечтала подняться и спать в снегах, а когда вышли в царство гармонии тишины, снега, гор и неба, когда достигнутая цель, словно приход новой жизни, должен вызывать только восторженные вздохи и простую человеческую радость, – она извергается, будто вулкан, заливает лавиной гневных слов и сжигает храм выдержки и отваги, который я  построила для себя за эти девять часов.

– Не знаю, что тебе ответить. Иди в хижину и сиди, если нездоровится и ожидаешь вертолет.

Сегодня я в первый раз говорила с ней резко. Она присела от неожиданности и ахнула.

– Мы будем спать в снегах, – услышала я радостный голос Томаса.

В эту минуту я могла поклясться жизнью, что он – мои глаза и чувства, лучший друг, о таком  думал Бог при сотворении Адама. Я хотела сказать Томасу, что это он меня привел в Адамек, и поэтому я буду любить его всю оставшуюся жизнь. Но не смогла заговорить, все мои слова растаяли бы, не передав сути. Иногда мы не способны выразить словами то, что чувствуем, есть чувства, для определения которых слова никогда не будут найдены…