«ООО, или клуб любителей жизни и искусства», роман

В общем, Председатель был из тех писателей, которые всегда были удобны власти. Он по-ни-мал… В старые советские времена он понимал, как надо писать, чтоб попасть в правление. Потом он понимал, как надо писать, чтоб попасть в руководство и стать председателем клуба, а далее, когда жить становилось все страшнее и страшнее, он понимал все больше и больше. Бесстрашных и свободных не одобрял. Они разрешали себе делать странные вещи, неудобные власти и даже раздражающие ее. Все это надо было вовремя пресекать. И пресекал.

Клуб-то хоть и не был государственным учреждением и от денег властей не зависел, но есть нечто большее, чем деньги. Это мнение. Мнение о нем. Это некое энергетическое образование с плюсами и минусами. Оно часто  принимало угрожающие размеры и чернело, как туча, оказаться внутри которой — все равно, что самолету попасть в зону турбулентности. В общем,  мнение это обладало смертельной энергетикой, оно могло поглотить, уничтожить, если ты вовремя не испил из благодатного источника, не поняв, где он находится. Есть вообще-то один парадоксик, разрывающий сердце творческого человека. Все годами ждут поощрений от власти, даже если эта власть читать-писать не умеет. Ну как она может поощрить тебя, если не знает букв, которые в похвальную грамоту вписать нужно?

И вообще, власть — это опухоль — образование со своей кровеносной системой, отделившейся от живой жизни. Во власти всегда мертвецы. И лучше от них держаться подальше, чтоб не заразиться.

Казалось бы, важнее, что думают о тебе твои собратья, твои друзья-художники. А вот Ивану Васильевичу было все равно, что думают о нем его товарищи, потому что он был наблюдателен и часто в узком кругу слышал, как о талантливом произведении говорят уничижительные вещи твои же  коллеги-завистники, и сам грешил подобным. Уж лучше принимать поощрения от власти. И он терпеливо ждал и всегда дожидался. Буквально за короткое время он стал кавалером нескольких орденов, лауреатом нескольких премий и даже был приглашен на банкет, где были недосягаемые для него представители. Правда, к отдельным ручкам припасть ему так и не удалось, не допустили, тем не менее…

Все от того же злополучного страха он держал в друзьях больших людей, и в прямом, и в переносном смысле этого слова. В прямом — это люди крупные —  боксеры, штангисты. В переносном — разного рода управленцы. Был у него друг директор шахты, был главврач одной известной клиники. Оба они были частыми гостями в клубе. Был Банкир. В клуб ходил, но денег не давал. Говорил: глупости все это. Был даже один депутат. Не отстраненный какой-то депутат, а старый приятель, хорошо продвинувшийся в последнее время. Что интересно, с посторонними бывало легче, чем с друзьями-товарищами.

Лелея свою значимость, пришел как-то Иван Васильевич к приятелю-депутату поговорить как равный с равным. Значимость выпирает, как зоб, и у одного, и у другого, а вот деньги есть только у одного, а другой, стало быть, в качестве просителя. И вот придвигается Иван Васильевич к лицу депутата, смотрит ему прямо в глаза и говорит:

— Ну скажи, ведь еще любишь ты меня так, как прежде, что готов обнять, дать все, что я попрошу? 

А тот и отвечает:

— Блин, ну давай откровенно, на хрен ты мне нужен? Какая от тебя польза? Что я получу взамен? Ты напишешь мне осанну? Гимн моей партии? Толстую книгу гимнов? Готов. Оплачу.

— Ну зачем же так? Зачем без любви? Без любви  нельзя. Здесь стихи.

— Можно без любви.

— Что ж тогда Гришке ты дал денег?

— Гришка готов за меня глотку драть в Совете, а ты? Ты хочешь быть кошкой, которая будет только мяукать и жрать мое молоко?

— Твое ли это молоко, друг?

— Ну вот, уже и энергия пролетариата проклюнулась. Скоро и на митинг пойдешь — подбивать народ отобрать у хорошего человека молоко, данное ему матерью-родиной. Особи, ожидающие подачки, вымирающий вид. Прощай, Ваня.
Такая вот история.

Иван Васильевич ужасно не любил просить, особенно после этого случая с депутатом. А в наше время, когда клуб практически лишился в глазах власти и значения, и влияния, и денег, его представителям все чаще приходилось просиживать часами у властных кабинетов в поисках счастья — спонсора, мецената. И Председатель, чтоб не унижаться, посылал вместо себя заместителя, Юрия Ивановича, прозаика Юду. Ему-то и приходилось выслушивать все, чему были обучены чиновники среднего ранга.  

Один чиновник ему как-то крикнул вслед: