«Ривчек», рассказ

Подвал, который в далеком сорок четвертом облюбовала Женя для своей семьи в освобожденной Одессе, подвал этот был не из худших. Сухой и теплый. Две больших комнаты, одна с окнами на улицу, вторая с окном во двор, плита с грубой. Только вот окно заканчивается там, где начинается тротуар, так что девочки узнавали своих подружек не по блузкам и прическам, а по ножкам да босоножкам, потому что лиц было не видно. Это значит, что подвал был темный, и у младшей уже начинались проблемы со зрением. Ну и главное — у девочек были уже не только подружки, но и ухажеры, то есть завтра здесь будет тесно…

Из подвала нужно было как-то выбираться. Но как? Ответа на этот вопрос не было ни у кого. Многие мечтали хотя бы о подвале, тем более сухом.

Как человек женатый, Ривчик пошел в профсоюзный комитет становиться на квартирный учет. Конечно, это долгая песня, но всё-таки какая-то надежда.               

 Женатый-то женатый, только нужно для начала свидетельство о браке показать. А свидетельства нет, и Женя, оказывается, не может идти в загс. Вот тебе раз!

А у Жени муж погиб? — А она не знает. — Как это не знает? — А вот так.  Думает, что погиб, но точно не знает. — А что, пропал без вести? — Вот именно, что пропал. — Так нужно запрос сделать, может, что-то скажут. — Нет, ничего никто не скажет, да и страшно запросы делать. Потому что пропал он не в войну, и даже не в Финскую кампанию, а пропал в тридцать седьмом, и с тех пор никакой о нем вести. Пропал без вести. Она думает, что погиб, а спрашивать опасно, потому что она и дети сразу проявятся как жена и дети врага народа. А для жен, говорят, есть спецлагерь, а для детей спецдетдом.

Ривчик помнил ее мужа — еще бы не помнить! Роста вроде такого же, как и он, но кажется выше. Симпатичный. Культурный. С Женей обходительный. И что же произошло?

А кто ж знает, что произошло? Он был по профессии строитель, тогда работал начальником по сборным домикам у Блюхера, у маршала, на Дальнем Востоке. Арестовали и его, и главного бухгалтера. Потом сказали, что они враги народа.

Поселок был маленький, все друг друга знали. Знали-то знали, а получается, не всё знали. Что эти двое враги — никто же не знал! А вот — оказалось.

Только не все поверили.

Тамошняя милиция держала арестантов в своем полуподвале. Передачи для мужа принимали, а свиданий не давали — не положено. Однажды подошел к ней милиционер (она его знала, он был как-то с мужем у них дома) и велел прийти вечером. Она пришла. Он повел ее за милицейское это строение, подвел к приямку, куда выходила решетка арестантской камеры, и негромко сказал в окно:

— Мы пришли.

И отошел в сторонку.

Так она увидела мужа. Тогда он сказал ей: «Женечка! Забирай детей и уезжай отсюда. Что со мной будет, не знаю. Меня не ищи. Если выберусь, я тебя найду сам. Уезжай!» И уже стоял рядом с ней этот знакомый милиционер, и надо было уходить.

Он сказал «Забирай детей». Детей было двое — старшая и вторая, которая родилась за два месяца до его ареста. Она их собрала и уехала. Сначала в Хабаровск, к брату, а оттуда домой, в Одессу. Больше она его не видела.

Надежды на то, что он жив, у нее давно не было. Но ей никто не сообщил, что он умер. Поэтому она считала себя несвободной, она считала себя замужней, у нее было свидетельство о браке… Она не могла вступить в еще один брак.

Вряд ли Ривчик на эту тему много говорил. Главное было — жалость к ней, большая жалость.

***

Ривчика поставили на квартирный учет как одинокого. Работал он тогда, по-моему, в системе потребительской кооперации. «Облпотребсоюз» — так, кажется, должна была называться эта разветвленная и достаточно мощная организация. Которая могла даже строить для своих сотрудников жилье.