«Ривчек», рассказ

***

Когда-никогда Ривчику давали путевку в санаторий. Если он был в Карпатах, то привозил лакированных резных орлов. У каждой из дочерей стоял горный гордец, а то и два. Женя тоже ездила —  в Хмельник, но чаще на Куяльник. (Лиман для пересыпских как-то родной, даже если они уже и не на Пересыпи живут.) Только никогда Ривчик с Женей не отдыхали вместе. Не исключено, что причиной было правило, скажем так, крепкой советской семьи. То есть поселиться вдвоем в одной палате можно было только при наличии в паспорте штампа о законном браке. А у Ривчика с Женей не было такого штампика. Пока не расписались. Расписались они тихо, без свидетелей, да и без особой огласки тоже. Близким, конечно, сказали.

А однажды решил кто-то из девочек устроить им не то чтобы памятное путешествие, а просто чтобы вместе куда-нибудь выбрались. И славился тогда в Одессе пансионат завода «Стройгидравлика». Такой вымахали для себя санаторий — всем на зависть! Зато если ты со стороны, то туда просто так не попадешь. Однако поговорили, повспоминали, и нашли на «Стройгидравлике» Жениного племянника. А это уже не со стороны, это уже чистые свои. И вот вам, пожалуйста, две путевочки на Французский бульвар да в бархатный сезон. На здоровье и в удовольствие! Оформляйте санаторные карты и — в добрый час!

***

Не знаю, какие были у Ривчика санаторные карты раньше, только сейчас при оформлении вдруг оказалось, что не в санаторий Ривчику надо, а в больницу…

Обследование показало лейкоцитоз. Что это такое, знают специалисты, а для непосвященных было сказано, что это болезнь крови, не лейкемия, которая после облучения, но тоже нехорошо. Было зафиксировано большущее число каких-то единиц, и нужно было срочно эти показатели сбивать. Впервые обратили внимание, что Ривчик болезненно выглядит и что не раз жаловался на слабость.

И пошли нервные дни. Ривчик решился уволиться, наконец, со своей работы. Лёвочка, тот самый инженер, что когда-то сочинял письмо в Москву, подарил ему, чтоб не скучал, хороший спиннинг —на рыбалку ходить. Но Ривчику стало куда ходить и без рыбалки: анализы, лекарства, опять анализы… Девочки, кто когда свободный, держали связь с лечащим врачом, доставали лекарства, вместе с Женей следили за соблюдением режима. Диета, визиты к врачу — в общем, Ривчику было чем заняться. Но это днем. А о чем были мысли Ривчика по ночам, этого никто не скажет. Женя, правда, не скрывала, что с ужасом думает о самом страшном. Виду, конечно, никто не подавал, но мысли были очень тревожные.

И однажды был у девочек разговор, что мама, мол, тоже уже не молоденькая, что выбивается из сил, и что ездить помогать ей и одновременно успевать управляться со своими делами — тоже не просто, но всё это можно пережить, была бы уверенность, что всё кончится выздоровлением. Пока же время идет, а подвижек к лучшему не заметно.

И тут — может быть, впервые — прозвучало вслух, что Ривчик может умереть, и что тогда будет с мамой?

Известно, что обычно о таких вещах не говорят. И не говорят потому, что надежда умирает последней, и что мысли могут материализоваться (по-простому —чтоб не накаркать). Говорить не говорят, но думать — думают, потому что жизнь и смерть всегда ходят рядом. Но здесь уместно вот о чем спросить — а если б с родным отцом такое случилось, говорилось бы об этом? Или молча ждали бы исхода? А потом уже думали бы, что делать с мамой?

Хотя если вспомнить всё, что знаем о подобных ситуациях, то, наверное, признаемся себе, что и про кровных родных рассуждали трезво, без сантиментов, разве что не при детях, чтоб не травмировать.

Нет, не потому заговорили, что Ривчик не родной, он давно уже был родной. А потому заговорили, что с Ривчиком Женя — вроде вполне самостоятельная, а останься сама — большой вопрос. Уже давно девочки приезжают, чтобы убрать коммуну, чтобы вымыть окна, да даже пыль протереть, и то здоровья уже не хватает.

Вот и прозвучало — кому-то из троих объединиться с мамой и Ривчиком, а там что будет, то будет. Поправится Ривчик — очень хорошо, а если не судьба, то маме не придется думать, что с ней будет. Вроде логично. Единственно что — не дать Ривчику подумать, что его уже хоронят.

И выбрали, кому из троих с мамой жить, и придумали, как это обставить, будто объединяться не для мамы нужно, а совсем наоборот. И выглядело это в то время вполне естественно — и Женя, и дочери жили-то в коммуналках, а в коммуналке, известно, на одну соседку меньше — и то счастье.