«Такая длинная зимняя ночь…», роман

В общем, так и поступал Дон Жуан.

Женщины придают большое значение мелочам. Они думают, что мелочи открывают истинный характер. Именно тут он раскроется – нужно только наблюдать.

Мужчина тоже должен присматриваться к мелочам. Часто мелкая деталь подскажет, что холодная гордячка уже покорена, только надо дать ей видимость ее победы, чтобы желания не вступали в противоречие с возможностями.

И что она  вовсе не холодна… Как часто именно из холодных гордячек получаются горячие прилипалы!..

Вернуть бы все!.. Сейчас я их насквозь вижу. Но тогда –  как она меня водила за нос! То, что выдавалось за жемчужину, оказалось бусинкой-поделкой…

Страсть быстро схлынула. Прекрасная незнакомка растаяла. Осталась костлявая стареющая дама весьма спокойного темперамента, которую утомляли необузданность и горячность ее молодого мужа… И очень раздражали все эти  молодые девчонки, упругие, спортивные и загорелые, с огоньком в глазах, устремленных на него…

Как отчаянно порою я ее ненавидел!.. Она сумела превратить мою жизнь в череду нескончаемых скандалов. Ничего не прощала – ни единой мелочи. И никогда не признавала себя виноватой ни в чем. К тридцати годам я превратился в законченного неврастеника, взвивающегося от одного лишь намека на упрек, способного из-за  неосторожного слова на многочасовой скандал. Она знала, как вывести меня из равновесия! Одного презрительного взгляда было достаточно, чтобы испортить мне настроение на несколько дней!

Странно одно:  достаточно было одного ее примирительного слова – и мой вулкан затухал. Мы мирились. И некоторое время все было хорошо – до следующей стычки…

Периодически мы расставались: то она уходила, забирая детей, то я съезжал к родителям.

И каждый раз был уверен – навсегда. Сначала – бешенство и обида, потом ощущение свободы, потом – кошки на душе и тоска. Нас мирили родители. Потом – дети. И я, всегда уступая, возвращался.

Некоторое время после ссоры она бывала тихой и покладистой.

Это были спокойные дни. Она засыпала на моей руке, и я ей все прощал. Потом все хорошее как-то забывалось, обаяние тишины исчезало, атмосфера сгущалась, и какая-то досадная мелочь все возвращала на круги своя...

Ее вина, что мой взрывной характер стал столь необузданным. Сколько душевных сил было потрачено на выяснение ничтожнейших мелочей, сколько эмоций нашли бы лучшее применение!.. На ней – вина за мою неудавшуюся жизнь.

Я и сейчас не могу понять, почему я не ушел навсегда. Любил ее? Или просто привык? Или от безысходности?

Дети держали. Быт держал: где потом жить? Уйти и все оставить семье – единственное решение. А уйти было некуда… Ей удавалось сгладить самое острое желание уйти – всегда отступала на полшага, когда чувствовала, что могу рубануть сплеча и порвать все. И именно этого последнего движения хватало, чтобы удержать меня… Но в остальном позиций не сдавала. Ругаться с ней – себе дороже. Ни один человек на свете не мог так быстро довести меня до белого каления, как моя жена. Все болевые точки знала, как достать до самых печенок…

Вооруженный нейтралитет. Стоило мне перейти хоть на сантиметр демаркационную  линию – и вспыхивал конфликт.

И вот однажды перешла границу она.

В канун Первого мая сотрудницы были оживлены и демонстрировали свои подарки. Белокурая Ленка похвасталась тюбиком импортной помады – алой, как роза у меня в саду. Ей – шло. У нее были пышные губки столь соблазнительно-алого оттенка, что невольно останавливали взгляд. Она показала нарядный тюбик и улыбнулась своими манящими лепестками. И мне захотелось подарить жене такую же помаду…

Кто знает, может, хотелось поцеловать ярко-алые губы и представить, что это Ленкины?..

А ведь я не знал других губ… Сыну было три года, я был верным мужем, хотя не мог запретить себе разглядывать прелести других женщин…

Словом, по дороге домой я купил такой же нарядный тюбик и предвкушал, как сам нанесу краску на бледные узкие губы супруги…