«Такая длинная зимняя ночь…», роман

Утром мы встретились на перроне, она безмолвно взяла ребенка за руку, а я подхватил сумки.

Шел со странным чувством, зная, что дома придется выяснять отношения. Вины я не чувствовал. И эти вечные придирки до смерти надоели. Я решил не оправдываться и соглашаться на все, что она предложит. Хочет остаться одна – на здоровье. В мире много других женщин.

Но устраивать такой цирк в гостях, предавая позору перед родственниками, только потому, что я возвращался с поля не один, – этого я простить не мог.

Мы вошли, поставили вещи. Я не стал распаковывать свои – ждал. Она села на кровать и заплакала.

– Я беременна.

И у меня опустились руки.

Я сел рядом и обнял ее. Она доверчиво уткнулась мне в плечо.

– Значит, будет еще один сын, – сказал я.

Девять месяцев беременности превратились в девять кругов ада.

Мнительность и капризность достигли предела – ей все время казалось, что с ребенком что-то не так, что она не перенесет родов, что я как супруг никуда не годен… Не могла простить, что для мужчины продолжение рода – удовольствие, а все тяготы ложатся на женщину. Тут я был бессилен. Все уговоры, проявление знаков внимания, забота – впустую. Ничего не помогало. Она плакала часами, и даже Антошка не мог отвлечь ее от этого состояния – постоянно прислушиваться к собственным ощущениям.

Моя мать терпеливо сносила это и удерживала меня от проявлений досады.

– У нее тяжелый токсикоз, не обращай внимания. Пройдет.

Я тихо сходил с ума, наблюдая это. Я привык, что она была старше, умней, все знала наперед и уверенно отдавала распоряжения, а теперь столкнулся с полной ее беспомощностью.

– Теперь ты глава семьи, – посмеивалась мать. – У тебя два ребенка на руках.

– Супруга впала в детство, – проворчал я.

– Просто надоело быть сильной. Женщине нужно иногда побыть слабой, беззащитной, чтоб о ней заботились. Но ты не обольщайся: едва ей станет лучше – тиран вернется…

Она и раньше неохотно шла на близость, а сейчас к ней было невозможно прикоснуться. Ночами я по сто раз вскакивал подать воды, открыть или закрыть окно, принести из холодильника яблоко или апельсин… Она меня достала. Я едва сдерживался.

Я пытался понять себя – ведь любил же ее, и любовь должна была сгладить все тяготы. Разве не в радость помочь любимой в такое время? Но не мог отделаться от ощущения, что она словно мстит мне за то, что я прекрасно себя чувствую, не испытываю позывы к рвоте и роды мне не грозят. Вынашивать дитя нужно с любовью, во имя него терпеть все неудобства. Но она не хотела их терпеть. Она словно ненавидела это дитя…

Часто проходил мимо окон Ирины. Сказать, что меня тянуло к ней, – нет, но постоянный голод давал о себе знать. Несколько раз я едва удержался при виде ее светящегося окна. Ни разу она не попалась мне навстречу на улице, иначе, кто знает… Я был измотан постоянными истериками, вечными проблемами, хроническим недосыпанием и острым недостатком того самого, что дает смысл жизни. Я считал дни в каком-то отупении, надеясь, что с рождением ребенка этот ад кончится.

Ведь все женщины рожают! Всем плохо, но разве все до одной отравляют жизнь своим мужчинам? А потерпеть нельзя?

Знаю, что девяносто девять из ста женщин ополчатся на меня за эти слова, мол, ах какой подлец! Она страдает, а он поглядывает на других женщин! И хочет, чтобы она скрывала свои страдания!..

Стоило мне задержаться, как дома ждал скандал. Она вечно подозревала, что я был у какой-то женщины, и устраивала мне допросы с пристрастием, толкая меня этим самым к измене верней, чем чары самых красивых женщин. А мне хотелось покоя. Тепла. Я готов был терпеть все, только бы меня встретила спокойная, ласковая женщина. И чтобы не показывала всем своим видом каждую секунду, что я виноват во всех ее страданиях…

Для такой женщины я бы сорвал звезду с неба… Ее боль стала бы моей болью. Мне в радость было бы осушить ее слезы…