«Твори, выдумывай, пробуй», повесть

* * *
Когда Роберт Гриф вернулся с того света, этот его поприветствовал белым днем за просторным, как в больничной палате, хорошо промытым окном – потолочным, наклонным. В окно заглядывали, как на детской картинке, солнце и облака. 
«Солнышко! Тучки!» – просюсюкал про себя Гриф с младенческой эйфорией – и сам удивился, откуда у него такое умиленное, такое радостное настроение. Ведь все мягкие ткани тела еще ныли… хотя и несильно, будто в остаточной стадии травмы. Повозив по себе руками, пошевелив ногами, Гриф понял, что он перебинтован с ног до головы, и, вероятно, до наложения бинта его ранам оказали медицинскую помощь… Руки и ноги, к счастью, были свободны, то есть забинтованы по отдельности. Он лежал в чистой постели, на упругом жестком – возможно, ортопедическом – матрасе, его бренное тело прикрывало легкое, но теплое одеяло. Повозив головой по удобной, с выемкой, подушке, Гриф увидел кругом себя большую светлую комнату, довольно пустую, полную свежего кондиционированного воздуха. Из мебели в этой комнате, которую Гриф готов был счесть больничной палатой, было несколько столов и стульев; но, благодаря ненужным в больнице предметам, как то – стопа белой бумаги, раскидистый кустик шариковых ручек, несколько блокнотов, пишущая машинка, ноутбук, становилось понятно, что предназначение комнаты лечебным не исчерпывается. По стенам в светлых моющихся обоях висели яркие картины или репродукции в рамочках. К сюжетам расслабленный Гриф пока не стал присматриваться. Он был счастлив всем существом оттого уже, что видит человеческую обстановку, а не ужасы подвала. Сдержанной строгостью комната напоминала класс в какой-нибудь специализированной, элитной школе – но сухость обстановки, и та приятно контрастировала с чрезмерно экзотическим интерьером подвала и его тем более трэшевым наполнением… 
Одна белая пластиковая дверь находилась в поле зрения Грифа – закрытая. Больше ничего в комнате, насколько мог видеть Гриф без напряга, не наблюдалось. В том числе и одежды Грифа… ах, да, от нее же остались одни ошметки, подумал Гриф и весь скривился, за какой-то миг пережив заново многоактную трагедию издевательств и пыток. Два подряд сюжетных напоминания о подвале резанули, настроение испортилось. Плюс к тому Гриф заметил, что нет в комнате вообще никакой одежды, даже больничной пижамы, и что нет у кровати никакого прибора, чтобы подать сигнал медперсоналу. И если перед тем у него робко затеплилось упование, что его спасли чудесным образом и переправили в обычную больницу, то по красноречивым деталям вроде отсутствия платья и кнопок вызова врача он догадался, что эта строгая комната – очередной этап злодейской «программы», о коей говорил ему прегадостный тип с погонялом Пандин не далее, чем… Впрочем, чувство времени Грифу совсем отказало. Он с уверенностью мог заключить лишь одно: небо над его новым обиталищем светлое, летнее, высокое – значит, на земле день. Однако какой именно, и сколько миновало с той проклятой минуты, когда он… в общем, не надо о грустном… сколько прошло времени, черт… нет, Бог! – решил Гриф заручиться поддержкой свыше – его знает. Что-то еще подзуживало Грифа, о чем-то еще, не столь невеселом, как «тематическая вечеринка», он подумал – но не смог ухватить мысль за хвост. Может, последствия электрошока сказывались…
За кроватью Грифа послышался деликатный шорох. Туда взгляд больного, простертого на койке, не проникал, но звук, в принципе безобидный, испугал беднягу не на шутку. Грифа аж подкинуло на койке целиком, от затылка до пяток. И он стал судорожно извиваться всем забинтованным телом, стараясь увидеть, что там позади него. 
 – Лежите, лежите, не надо вставать, – сказали ему негромко и веско. – Я подойду к вам.
Среднего роста, коренастый и спортивный человек в строгом костюме встал в изножье кровати Грифа, окинул его «фотографическим» взглядом и удовлетворенно кивнул. Но – с интонацией выполнения почетного долга – спросил:
 – Как вы себя чувствуете?
 – Физически – благодарю, сносно, – ответствовал Гриф. – А вот морально… Я вас должен благодарить за чудесное спасение от смерти? Примите самую искреннюю благодарность, – больше всего Гриф опасался, как бы эту фразу не расценили, как сарказм. 
 – Не стоит благодарности, – сказал визитер. – Во-первых и в-главных. Пусть у вас не складывается превратного впечатления: ничего вашей жизни не угрожало. Никто вашей смерти бы не допустил. Мы в ней никак не заинтересованы. Я рад, что вы хорошо себя чувствуете, – вообще-то Гриф утверждал «сносно», но гость палаты, принадлежал, видимо, к людям, не признающим ни полумер, ни чужих мнений. 
Гриф опять дернулся вверх всем корпусом:
 – Но позвольте!.. Как это – не угрожало?! Да вы знаете, что там со мной делали?! Неловкое движение – и все!
 – Не стоит драматизировать. Наши специалисты знают свое дело.
 – Да, кстати, могу ли я хоть от вас получить информацию, которую от меня скрыли на… в общем, ранее скрыли? Кто это – мы? Какие это – ваши специалисты? Зачем это сделали со мной? Вообще? Все?! – как ни старался Гриф держать себя в руках, но в его голосе пробились истерические нотки. 
 – Позвольте представиться: полковник Головной. Роман Львович, вы готовы послушать меня?
 – Конечно! Только об этом и мечтаю! Давно! Кстати, сколько я здесь?
 – Недолго. Второй день. И держитесь молодцом. Итак. Я постараюсь не тратить лишних слов. Роман Львович, вы – большой писатель. Не перебивайте меня, все возражения и благодарности потом. Вы нужны отечественной литературе. Но ваши темы и сюжеты не лезут ни в какие рамки. Что вы своими книгами несете людям? Вы уже на себе испытали, к чему вы их призываете. Почти все. Вы еще не видели нашу ферму… Роман Львович, вы уверены, что надо вам высказаться именно сейчас? Не хотите меня дослушать?
 – Не-ет! Нет! – завыл Гриф. – Хочу-у! Сказать хочу! Так это что – все было нарочно?..