«Венера Урбинская», повесть

Парадоксальность этого утверждения была более бесспорной, чем его истинность. Диалог с Лизой постепенно приобретал все более туманный и непредсказуемый характер, но при этом становился эмоциональным, что, возможно, соответствовало духу наших ожиданий.

– Если ты хочешь наладить отношения, то кто я такой, чтобы этому противиться? – Мой тон вновь стал благодушным. – Просто мне казалось, что они и так неплохо устроены.

Лиза только фыркнула.

– Может, объяснишь, чего вчера обозлилась?

– Нет, раз ты сам не понимаешь! – гордо ответила она, но, сообразив, что этот путь ведет в тупик, тут же сменила гнев на милость.

– И все-таки ты хороший человек, – сказала душевно. – Даже жалко тебя.

– Мне и самому себя жалко, – согласился я. – Мог бы сейчас заняться чем-то полезным. Книгу почитать, что ли.

– Не мог бы! – убежденно сообщила Лиза. – Нет для тебя ничего более полезного, чем разговор с человеком, искренне желающим тебе помочь.

На мою реплику, что помогать надо тем, кто в этом нуждается, Лиза горячо возразила, что моя главная беда – непонимание собственных проблем.

И что я должен знать: она не собирается ничего предпринимать мне во вред. И вообще, относится ко мне лучше, чем я к ней, несмотря на мои криминальные наклонности. А вот ей воровать картины не пришло бы в голову. И вообще воровать. Но шанс исправиться еще не потерян, надо лишь вернуть все полотна законным владельцам.

– А у тебя есть шанс признаться в том, что ты отключила будильник на моем телефоне, стащила ключ и отправила письмо Олегу, – бросил я наугад, раздраженный ее морализаторством.

Вопрос, разумеется, был риторическим: кто ж добровольно признается, что нарушил табу! Но с Лизой нормальная логика не работала.

– Предположим, отправила, – неожиданно легко созналась она. – Ну и что?

Честно говоря, столь откровенный цинизм меня даже впечатлил. Как и ее высокомерное пояснение:

– Главное – что в письме написано, а не то, что оно отправлено.

Раскрыть содержание письма она, понятное дело, отказалась. Но даже проверив компьютер в холле и найдя следы ее деятельности, я не смог бы ни в чем Лизу обвинить. Войти в почтовый сервер без пароля невозможно, поэтому, раскрывая факт переписки, она ничем не рисковала, зато получала шанс обезоружить меня своей откровенностью. Умно, ничего не скажешь. К несчастью, ее ум создавал куда больше проблем, чем представлялось поначалу. Но что странно: никакой неприязни к Лизе я не испытывал, скорее наоборот. Сходство ее с Венерой Урбинской в эти минуты проявлялось даже отчетливей, чем раньше. И действовало умиротворяюще. Успокоившись, я вдруг осознал, что это злосчастное письмо не особенно меня и волнует. Что такого существенного она могла в нем сообщить, если мои планы оставались неизвестными даже мне самому? Ситуация оставалась под контролем, причем я вовсе не хотел, чтобы Лиза возвращалась к любовнику. Побороться за женщину, которая тебя волнует, не зазорно даже в том случае, когда сама она борется против тебя. Вот почему я дружелюбно подтвердил, что ее письмо криминалом, конечно же, не является. Важно только, чтобы в тексте не было ничего, что могло бы мне навредить.

– О тебе там вообще ни слова! – В ее голосе ощущался утонченно-горький привкус обиды. – Если письмо и может кому-то навредить, то только мне самой.

Признаться, я безоговорочно Лизе поверил, но главным образом потому, что меня это устраивало. Принимать слова на веру, когда тебе этого хочется, – позиция на редкость удобная. Расслабившись, я приготовился слушать дальше, а Лиза, правильно оценив мой нестандартный подход к делу, с воодушевлением продолжила:

– Знаешь, я на тебя даже не обижаюсь, хотя ты подозреваешь меня во всех грехах! Слышал когда-нибудь про презумпцию невиновности? Так вот, постарайся относиться ко мне так, будто я ни в чем не виновата, тем более что так оно и есть. Это очень унизительно, когда ты запираешь дверь и прячешь ключ под подушку. А ведь мы с тобой в одной лодке.