«Янтарная комната», окончание романа

Вообще-то, о чём бы Сашенька ни рассказывала – всё получалось немножко страшно. Иногда она нарочно пугала Юлю. Но Юле это нравилось. Содрогаясь от сладкого ужаса, она слушала о развалинах замка, о тайных ходах и подземных залах, о человечках, которые однажды поднялись и цепочкой потянулись к морю, ушли на дно за каким-то неведомым Крысоловом…
Страшно становилось даже в собственной светлой комнатке – от смолистых капель, жёлтых и оранжевых, лучащихся на стенах, свисающих с люстры. Они были подтверждением, они были частью мрачных и буйных Сашенькиных фантазий.
"…Вчера ночью, когда все спали, за мной приходила одна моя знакомая старушка. Она бросила в окошко маленький камешек. Я на цыпочках подошла к окну и увидела её. Она стояла среди двора и манила меня рукой к себе. Я зажала дверью полотенце, чтобы замок не захлопнулся, и спустилась по лестнице. Во дворе было пусто, все окна тёмные, тихо. Только ветер воет, воет... У-у-у! У-у-у! Она стояла возле второго парадного, и тот большой люк, который слева от въезда, был приоткрыт. Оттуда шёл слабый неясный свет. Мы долго-долго спускались вниз по ржавой железной лестнице, а потом пошли по узкому подземному переходу. Старушка шла впереди и несла свечу. Коридоры были длинные-длинные, и пока мы доходили до поворота, свеча успевала догореть. Но за каждым поворотом оказывался подсвечник с новой свечой. Старушка брала её, и мы шли дальше. За последним поворотом свечи не оказалось. Но в самом конце коридора что-то слабо светилось. И чем ближе мы подходили к этому свечению, тем сильнее пахло рекой. Наконец мы остановились перед железной решёткой. Старуха достала связку ключей и стала по очереди вставлять их в скважину замка. За решёткой было чёрное-чёрное небо. По небу плыло чёрное облако. И вдруг из-за облака показался кусочек луны. Он становился всё больше, больше… Я увидела древние кресты и камни. На каждой плите сидела, согнувшись, чёрная женщина. Плиты были все разные, а женщины одинаковые, потому что лица их закрывали огромные чёрные платки, свисающие до земли. Вдруг подул ветер, платки все одновременно взлетели – и тут…"
Сашенькин кулачок разжимался – жутко, мучительно медленно… И на ладошке всегда оказывалось что-то непонятное, необъяснимо-прекрасное.
Страшная болезнь сестры казалась Юле составной частью всех этих тайн, всех этих древних кладбищ и заброшенных подземелий. Название Сашиной болезни для маленькой Юли звучало так же грозно, как старое название города – жёсткое, жестяное, зубчатое. Как слова "Могила Канта" или "Отечественная война".
И тогда же, в те же смутные времена, из неясных слов и разговоров Юля извлекла горькую уверенность: родилась она – про запас. На тот случай, если вдруг умрёт Сашенька.
Это был чрезмерный груз. Она-то знала, что никогда не сможет её заменить.
Сестра… Юля и сейчас готова ради неё бросить всё – включая дурацкий институт, в который с таким трудом поступила. Бросить в чужом городе, в просторной пустой квартире пасмурного, будто секунду назад разбуженного отца. И растерянную мать, всё ещё не привыкшую к тому, что жизнь не праздник, не шкатулка с приятными сюрпризами.

Сюрпризы, сюрпризы... Юле хватило двадцати трёх лет, чтобы понять печальную вещь: сюрпризы, как правило, бывают неприятными.
Ходит, ходит в дом молодой человек… Симпатичный. С высшим образованием. Порядочный. Приносит тебе пластинки, книжки... На Восьмое марта дарит мимозу тебе, твоей матери, приехавшей в гости сестре. И все вокруг – даже его мать, даже его тётя – относятся к тебе как к его невесте. И твоя старшая сестра, твоя милая сестра стремится показать ему, что у неё своя жизнь, что она не собирается становиться обузой для кого бы то ни было, а следовательно, и для него. Она наспех меняет новенькую квартиру в военном городке на паршивую старую халупу, бросает красивую мебель… И пусть бы эта халупа действительно находилась в родном городе, куда Саша так мечтала вернуться! А то ведь захолустный посёлок. До него из города добираться почти час! "Устраняюсь. Живите без меня. Будьте счастливы".
Как глупо! Как всё глупо… Он, ведь, оказывается, ходил именно к ней, к Сашеньке. К немолодой и больной.
Юля никогда не забудет тот вечер. Встревоженный, ласковый голос Олега: "Ты что, плакала?" И какое лицо у него стало, когда она рассказала о Сашенькином внезапном отъезде.
Хоть бы пожалел, как-то постепенно это сделал… А то просидел в доме вечер, промаялся. И навсегда исчез.