«Янтарная комната», окончание романа

8
"Я так стараюсь! Я делаю, что могу. Наверное, твоя мать права: я не способна воспитывать детей. Я баловала их, с самого начала баловала. Вот так, дёшево, старалась их завоевать. Я знаю: это плохо. У меня не хватает характера, ни на что не хватает. Но перед тобой я всё-таки не виновата. Честное слово, я никогда не стремилась занять твоё место, не пыталась тебя затмить. Я делала всё, чтобы они тебя не забыли".
"Ну и что же ты сделала? Повесила мою фотографию на самом видном месте. Все привыкли к ней и не замечают. Всё равно что старая, надоевшая картина. И ещё эта вечная вазочка рядом… Если ты не напомнишь, никто из них не поставит в неё цветы. Грустно, конечно… Но ты не мучай их, не дёргай, ставь сама. И не води ты их на кладбище, не надо! Разве ты не видишь? Они тяготятся этим. Поезжай с Толиком, прибери. Вымой камень, раз уж тебе хочется. Нет-нет! Я благодарна тебе. За то, что ты говоришь со мной. Даже за этот камень. Моя мать так довольна, так гордится им! А мне он в общем-то не нужен. Лучше бы вы купили новый телевизор, хорошую стиральную машину. А то твоя "Сибирь" вот-вот развалится. Ты ведь скоро совсем ничего не сможешь делать руками. Или, на худой конец, купила бы Маринке дублёнку".
"Обязательно купим. Только памятник тут ни при чём. Я на дублёнку отдельно откладывала. И купила бы её – если бы не привередничала. Мне хотелось серенькую – их из Таиланда привозят. А попадались коричневые, жёлтые... Маринке эти оттенки не очень идут. Представляешь себе, как бы она выглядела в серебристой дублёночке? Я мечтала найти ещё подходящие сапожки… Дурёха набитая! Экономила, экономила! А чтоб спрятать получше… Расслабилась! Понимаешь… Ничего такого давно уже не случалось. Деньги там, в шкафу, всегда лежали. Конечно, следовало их спрятать перед отъездом. Но подумай сама: как бы это выглядело? Да меня ведь и не было всего три дня! Господи! Знала бы ты, что со мной сделалось, когда я вошла в дом! На веранде – бутылки. Три огромные авоськи. Уже, значит, приготовлены для сдачи... А из комнаты – пение. Причём стройное, солидное… Стол накрыт по всем правилам. Сидят мужики… Нормальные… не бомжи какие-нибудь. И всё это в рабочий день! Мне даже не надо было заглядывать в шкаф. Сразу догадалась, по размаху... А он, знаешь… почти не пьяный. И такой довольный! Такой великодушный! Так мне обрадовался! И все они так уважительно бросились меня приветствовать! А я… Стыдно вспоминать! Увидел бы кто-то со стороны… Явилась пьяная баба в приличную кампанию и учинила дебош. Ты бы слышала, как я орала... Плакала в голос при всех. Полезла всё-таки за коробкой: а вдруг там хоть что-нибудь осталось… Куда! Не знаю, как им удалось столько пропить за три дня! И я этой коробкой… Замахивалась на него – а угодила в самую середину стола. Они ужасно огорчились, стали меня успокаивать… И ведь по-хорошему! А я на них: "Вон! Вон! Убирайтесь отсюда!! Гады!! Чтоб духу вашего…" Как последняя босячка! И бутылки бросала вслед. Представляешь? А он возле меня хлопочет, бедняга, и утешает: "Ничего! Ничего! Но ты всё-таки напрасно... Я тут им как раз рассказывал, какая ты тонкая! Интелюхтю… – и никак не выговорит. – Сашенька! Это ж только деньги! Подумаешь, новые заработаем! А ты…" И вот что я тебе скажу: он тогда выглядел благороднее меня…"
"Куда уж благороднее! Оставил ребёнка без пальто, без обуви".