«Янтарная комната», роман

Мама не любила отца, но всё время ждала его. И уставала от этого ожидания. А при том работа его представлялась ей чем-то вроде спорта, роскошной блажи. Море! Экзотические страны! Не жизнь – а приключение, сплошной карнавал! В то время как она, на которую возлагали столько надежд, – преподаёт в захудалой музыкальной школе, бегает за слесарем в домоуправление, сидит над больным ребёнком, объясняется с грузчиками, исцарапавшими пианино. И – торопит время, сталкивает каждую минуту, будто костяшку на счётах, ждёт, когда он появится, этот человек. Не высокий – не низкий, не урод – не красавец, не свой – не чужой. В нарядной морской форме, с утомительным сознанием вины в сощуренных светлых глазах. И вот он появлялся. А она – после короткого возбуждения встречи – выплёскивала на него всю скопившуюся досаду, усталость, разочарование… Человек, который возвращался к ней, всегда оказывался чуть хуже, чем она ожидала.

Для маленького Серёжи материнское разочарование было очень даже понятным. Выросший у бабушки, вдали от отца, он воспринимал его как нечто праздничное. Ну… вроде ёлки. И появление отца где-нибудь на кухне, в физкультурных штанах, в майке неприятно смущало Серёжу. Будто отец и есть, и спать, и купаться должен в парадном кителе и фуражке.

Но в отличие от матери, Серёжа не чувствовал себя несчастным.

Много лет спустя взрослый Серёжа удивлялся тому, насколько трезво маленький мальчик оценивал ситуацию в семье. Куда взрослым! Он был спокоен: да, родители ссорятся и всегда будут ссориться – но никогда не разойдутся. Мать он любил, но не мог взять в толк, что же находит в ней отец, почему унижается. Она вовсе не казалась ему такой уж красавицей. Почему-то он догадывался, что она и пианистка не ахти какая. Ему нравилось слушать её игру, но иногда… когда она замирала перед инструментом и лицо её торжественно напрягалось, а руки с благоговейной медлительностью – или, наоборот, с хищной поспешностью – опускались на клавиши, Серёже становилось стыдно.

Он знал главное: когда-нибудь мать угомонится, и жизнь у них станет нормальной, как у всех. А пока Серёжа готовился смиренно терпеть.

Труднее всего он переносил одиночество, которое создавала вокруг себя мать. И тут Серёжа большие надежды возлагал на близкое соседство Аркадия. Он давно уже знал, что Аркадий отцу – не брат. И всё-таки – не было на свете человека ближе Аркадия. Серёжа полагал, что переехав на новое место, они станут жить чуть ли не одной семьёй. И очень удивился, когда толстая жена Аркадия не пришла на вокзал их встречать. Всё высматривал в толпе, надеялся: вот сейчас она появится – в своей зелёной юбке, с букетом, с Сашенькой… Но их не было.

Рита и домой к ним не зашла.

Серёжа не решался спросить, в чём дело. То ли мать поссорилась с Ритой, то ли они вовсе раззнакомились…

Он знал, что Сашенька живёт где-то напротив, тоже на третьем этаже. Но переводя бинокль с одного окна на другое, не видел похожей девочки – всё какие-то слишком маленькие или слишком большие.

Потом пошли дожди, и в бинокль вообще ничего нельзя было разглядеть. А потом вдруг сделалась эта весна.

Утром он снова увидел большую чайку – теперь уже во дворе. Серёжа решил, что это та же, вчерашняя чайка. Она долго парила по кругу вдоль окон третьего этажа – будто знала точно, кого ищет. Поискала, поискала и, недовольно вскрикнув, занырнула под одну из арок. И тут высыпали во двор маленькие разноцветные девчонки, совсем одинаковые. Глупо и нелепо было смотреть на их девчачьи игры, но он не отходил от окна. Потом появилось розовое пальто – слева, из парадного. Лица он ещё не видел, но внутри у него ёкнуло. Когда чуть позже они столкнулись взглядами, стало ясно, что она тоже заметила его и хорошо знает, кто он.

Её лицо было не очень-то похоже на фотографию, которую отец носил в своём портмоне. Оно оказалось взрослее, красивее и чем-то немножко… пугало. Нет-нет, не по-плохому! А как-то так, что Серёжа мигом забыл и нарядную девочку, которая приходила в гости к бабушкиной соседке, и Таню Воронову, которая два раза приглашала его на день рождения. Давнее смущение, лёгкий привычный стыд разом отпустили Серёжу. Он понял, что любить эту девочку и вообще иметь к ней какое-нибудь отношение вовсе не просто. И уж точно ничуть, ничуть не смешно…

Часть вторая. В снегу

Ночной снег… Негустой, ленивый, почти незаметный. Стекло, замёрзшее до середины. Написанный морозом пейзаж: широкая снежная долина, серая, играющая мелкими блёстками, низко-низко начинающееся небо. И кажется, что эту новую картину пишут поверх старой. Всё ещё не перекрыты, всё ещё проступают сквозь черноту неба смазанные разноцветные квадраты окон с тёмными иероглифами рам. Чужой праздничный свет, разукрашенный огоньками ёлок. Праздник, отгороженный бесшумным пространством снега.

Первый вечер нового года. Вот он и закончился – недолгий смурной день. После бессонной ночи, после вынужденного веселья – как после болезни.

Сергей садится на диван, вытягивает ноги, тупо смотрит на носки своих шлёпанцев. Хорошо, что он не поддался, не пошёл с родителями к Филатовым. И вообще, напрасно он приехал домой, вовсе не обязательно было сюда тащиться. Написал бы письмо, поговорил бы по телефону...

Телефон тут же начинает звенеть, будто радуется, что о нём вспомнили. Это не междугородная. Здесь ему могут позвонить только родители или снова Сашенька.

– Алло.

– Ну, отшельник? Не передумал? Может, всё-таки придёшь? У нас весело.

Он и сам слышит, что весело. Слышит незнакомые мужские голоса. Незнакомые женские. Чей-то вскрик. Звенящий хохот Юли.

– Что там у вас?

– Ну как "что"? Ясно: Юля исполняет папины трюки!

– А…

– Так, может, придёшь всё-таки? У нас ДЕЙСТВИТЕЛЬНО хорошо.