«Девяносто первый или путь в бронзу», роман

Половодье

После Благовещенья, ближе к апрелю, Фома уверенно пошёл на поправку. Несколько шагов, сделанные без костылей, от койки к настенному умывальнику, дались ему с превеликим трудом, но и вдохновили чрезвычайно – он обязательно пойдёт! Мужики в палате, тоже большей частью битые и ломанные, гудели одобрительно: «…оклемался парнишка наш», «…теперь давай за девками», «…на молодом заживает, как на собаке». 
Через пару дней Фома толкнул входную дверь и, переста-вив через порог ватные ноги, вышел в больничный коридор.
Дежурная сиделка Аглая Михайловна спешно поднялась из-за стола, привычно нахмурив брови, но тут же смягчилась.
– Вот и умница, Степанов! Лазарь Моисеевич сказал, пора вам уже ходить пробовать. Но только по коридору пока, грязь на дворе потому что. Завтра выдаст кастелянша сапоги ваши, тогда – пожалуйста, гуляйте себе на воздухе. Для выздоровления полезно даже.
Она уже шла рядом, подстраиваясь под неспешный шаг больного и придерживая его под локоть.
– Я сам… – Фома мягко освободил руку и плотнее запах-нул верблюжий халат, спрятав исподнюю рубаху.
– А ещё Лазарь Моисеевич говорил, земская управа обе-щала нам рентген купить. Тогда все кости, все жилочки увидеть можно.
– И что ж это за рентген такой?
– Немецкое изобретение. Я подробностей не знаю. Аппа-рат, говорят, такой, человека насквозь просвечивает, и всё, что внутри, видно, как на картине.
– Ишь ты! – Дёрнул подбородком Степанов. – Немцы эти чего только не придумают. У нас, правда, служит Модест Кар-лович в цирке, иллюзионист наш, большой специалист по кун-стштюкам. Так у него в аппарате люди вообще пропадают.
– Ой, всё вы шутите, Фома Андреевич!
– Да истинный вам крест! Ну, а как сломается аппарат ваш? И человек в нём застрянет, тогда что?
– А у нас дядя Паша есть, конюх, – веско сказала Аглая Михайловна. – Вы не смейтесь, у него руки золотые. Он Лазарю Моисеевичу весь инструмент ремонтирует. Вообще, он всё умеет. К нему даже колонисты приезжали, – тоже немцы, кстати сказать, – к себе возили, чтоб он им лобогрейку починил.
– Ну, если лобогрейку…
– Да. Только рентген этот, он от электрики работает. А в Успенске электрическую станцию ещё только собираются строить. Может, даже в этом году начнут.
– Здорово! А сапоги мои, они что, здесь?
– Конечно. Вы в беспамятстве лежали, а товарищи ваши, из цирка, все ваши вещи привезли. У койки вашей в очередь дежурили… Девушка одна особенно старалась.
– А, Катька… – Фома улыбнулся, но тут же помрачнел. – Где ж мне теперь цирк свой искать?
– А вы об этом пока лучше не думайте, Фома Андреевич. Вам сейчас выздоравливать нужно. Всё образуется…

А ещё через день Фома Степанов неспешно шёл по тро-пинке, вьющейся между почерневших осевших сугробов, в глу-бину больничного двора. Боясь поскользнуться, старался вон-зать каблуки в мокрый, проступивший из-под снега песок. Ноги слушались ещё плохо, но радость, которую испытывал Фома от самостоятельного передвижения, не уступала тому куражу, с которым выбегал он на манеж перед началом своего, объяв-ленного шпрехшталмейстером выступления.
Обойдя прививочное отделение, он прошёл вдоль дровя-ного склада и оказался в небольшом саду земской больницы, тропинка не прервалась – менее протоптанная и почти не при-годная для ходьбы, вела она, спускаясь под уклон, к невысоко-му крепкому частоколу.

Неширокая, тихая и спокойная, чуть ли не пересыхающая в летний зной речка Кобылья ранними вёснами показывала ха-рактер, напоминая о своём существовании весьма нешуточны-ми разливами. В эти весенние дни льдины нескончаемой чере-дой шли к устью, но Северский Донец уже не принимал воды своих притоков, ледовые заторы замедляли течение – Кобылья выходила из берегов. Вода поднималась, затапливая окрестно-сти, равнодушно смывая и забытый стожок, и ветхое жилище, заливая и сусличьи норы, и землянки городской бедноты. На-воднения ждали, судачили о нём задолго до весны, к нему готовились и… и удручённо подсчитывали убытки и разрушения, причинённые буйной водой. 
Год, как известно, на год не приходится, но паводок 1912 года успенцы вспоминали ещё долго. Затопив две прибрежные улицы, как случалось это и в другие годы, вода продолжала прибывать и вскоре под ней оказалась Рыночная площадь и улица Рыльская, вплоть до Никольского переулка. За три аршина до цоколя Успенской церкви вода остановилась. И без того неспешное течение городской жизни в эти дни практически замерло и сошло на нет. Прекратили работу рынок и фабрика бричек, закрылись баня и телеграф. К огромной радости ребя-тишек отменили занятия гимназия и находящиеся в районе за-топления школы. Не выходила газета «Успенские ведомости». Газета «Голос Земства» печаталась, но к читателям не попада-ла. 

Всякое сношение между двумя берегами, двумя частями города прервалось, так как искорёженный ледоходом единст-венный в Успенске мост оказался полностью скрытым водой.
На правом берегу, на малозаселённой окраине города, на-зываемой горожанами Закобыльем, серьёзных разрушений не отмечалось. И сам берег высок, да и разрушать стихии здесь особо нечего. Разлив лишь достиг ограды земской больницы, поднявшись чуть выше нижних её перекладин.
Почти каждый день от левого берега к земской больнице отправлялась лодка, груженная самым необходимым: хлебом, газолином для освещения, медикаментами. Земский врач Ла-зарь Моисеевич Вайнберг платил лодочнику из своего кармана. Рядом с грузом занимал место в плоскодонке и сам, в каждой поездке с удовольствием отмечая, что в своё время место для больницы он выбрал и предложил земской управе удачное, что взбунтовавшаяся река не добралась до основных построек, и в воде мокнет теперь лишь несколько пролётов окружающего больничный сад забора. 

Здесь, у этого забора, и оказался в один из последних дней марта пациент земской больницы Фома Андреевич Степа-нов, двадцати одного года от роду, воздушный гимнаст бродя-чего цирка братьев Полосухиных, четыре месяца назад оказав-шийся на больничной койке в результате падения из-под купола шапито с двенадцатиметровой высоты. 
Стоя на возвышенности, Фома всматривался в виднею-щийся за водным пространством город. Церковь, десяток трёх-четырёхэтажных домов в центре, пара мельниц, шахтный копёр, паровозный дымок, крохотные домишки городских окраин – вот и весь Успенск. Вспомнились – нечастые, правда, – гастроли в Воронеже и Киеве, Харькове и Екатеринославе, многолюдье на просторных, с красивейшими зданиями, улицах, неизменные аншлаги… «И угораздило же застрять в этой дыре! – Вздохнул Фома, поднимая ворот суконной тужурки. – Сейчас и не соображу, где мы шатёр растягивали. А наши? В какой они сейчас губернии? В Полтавской? А может, в Таврической? А я вот здесь…» 
Впрочем, вид Успенска, равно как и географическое его местонахождение, настроения Степанову не испортил – он по-правлялся после вызванного ударом о манеж тяжёлого парали-ча, вдыхал запахи степной весны, провожая беспечным взгля-дом бегущую мимо воду...