«О кино, поэзии и драме», эссе

А «Солярис» в детстве вызывал только ужас. Потом было знакомство с «Зеркалом». Незнакомоцепляющее, вяжущее пространство. Женщина. Красивая. Уставшая. Дети. Мать и жена – одно лицо. Ошибка. Сталинское время. Катастрофа. Проходит. Душ – расслабляющий, успокаивающий, обволакивающий. У актрисы Маргариты Тереховой потом спрашивали: «Что же за ошибка такая, которую пропустила коректор в главной партийной газете? Из фильма это не понятно». Терехова рассказывала, что это был случай из жизни. Героине приснилось, что она на первой полосе газеты пропустила ошибку. В слове «Сталин» вместо буквы «т» стояла буква «р». Это был бы конец.
Взбалмошное, беззащитное время. И счастье его понимания. Вычленение из мрака прошлого хрупких деталей и еле заметных связей, что так щемят душу давно забытыми чувствами.
Тарковский, тонкий, талантливый, успешный и бесконечно далекий.
Какие истории, какие события бушевали в Москве, Венеции, Каннах.
А здесь плыл над степью изнуряющий зной. Пересыхали от жары реки – Ингул, Сугуклея, Саксагань, Аджамка. Неделя, две, месяц – ни капли с неба. Люди прячутся в хатах, звери в лопухах и зарослях. Спекается темя древних курганов. И только истощив, измучив всех, небо вдруг затягивалось черным покрывалом, которое время от времени раздиралось на куски грозными птицами-молниями. Земля стонала от ужаса и просила пощады. Но на нее всё падал и падал страшный орудийный гром, который не успевал умолкнуть перед очередным ударом. Этим молниям не было конца. Бабушка, богобоязненная душа, плотно закрывала все окна и двери, забивалась в угол и там часами тихо молилась. Вот и все события. Вся страшно насыщенная приключениями жизнь.
А так хотелось быть рядом с чем-то великим, значущим. Я ищу в журналах старые фотографии. Фартовая московская «золотая молодежь». Индиго-синие чужие джинсы, шикарные белые свитера, затемненные очки, заломанные кепки. Сладкая богема.

Воспоминания
Андрон Кончаловский

«„Мосфильм” начала 60-х, как и всё общество времен оттепели, находился в состоянии бурного обновления. Страна вдохнула свежего воздуха, догмы сталинского соцреализма затрещали по швам…»

…«Поездка в Венецию была нашим первым выездом за границу. Собственно, я и не предполагал, что там окажусь. Был счастлив, что Андрей едет с «Ивановым детством»…

…«Андрей любил красиво одеваться. Но денег у него не было. Сейчас, оглядываясь назад, я думаю, как он похож на Скрябина – и по своему творчеству, трудному своей новизной, и по задиристости, и по любви модно одеваться…»

...«Андрей на моих глазах становился Тарковским. У нас были общие вкусы, интересы. Мы оба обожали Довженко. На нас влияли одни и те же режиссеры – их влияние просматривается в наших картинах...»

…«У меня сохранилась фотография, снятая в «Национале». Мы разговариваем с журналисткой Соней Тадэ. Мы – это Тарковский, Карасик и я – три лауреата, только что привезших призы из Венеции. Тарковский «Золотого Льва святого Марка» за «Иваново детство», Карасик – за «Дикую собаку Динго», я – «Бронзового льва» за короткометражку «Мальчик и голубь». Каждый, естественно, в меру сил тянул одеяло на себя, каждый старался говорить исключительно о себе…»

…«Картина появилась в Канне вопреки советской власти, была представлена не от СССР, была во внеконкурсном показе, потому получить могла только премию критики. Успех был сногсшибательным: все знали, что большевики хотели снять «Рублева» с показа, то есть что он запрещенный…»

…«Мы ходили по мосфильмовским коридорам с ощущением конквистадоров, какое, наверное, есть и у сегодняшних молодых. Было фантастическое чувство избытка сил, таланта…»

Знаменитые дети знаменитых родителей. Братья – Никита Михалков, Андрон Михалков-Кончаловский, сестры Марианна и Анастасия Вертинские, Андрей Тарковский, Наталья Бондарчук, Михаил Козаков…
За каждым из них тянется шлейф гениальных родственников. Известных на всю страну писателей, актеров, поэтов, художников, музыкантов. Им, молодым, красивым, талантливым, да не блистать!!! Казалось, и хрущевская «оттепель», и технический прогресс, и новое авангардное искусство существовали только для них и благодаря им.

Конечно, мы здесь тоже жили. В широких степях Украины. Пробовали что-то понять, в чем-то разобраться, как-то оправдать свой беспросветный маргенес. И не находили чем. Гордились своей землей, своим маленьким городком, своим театром, старинным институтом. И до умопомрачения любили всё, что окружало и согревало нас. Когда-то наш революционноизвестный земляк испытывал нечто подобное:
«…Ни одна из столиц мира – ни Париж, ни Нью-Йорк – не произвела на меня впоследствии того впечатления, как Елисаветград, с его тротуарами, зелеными крышами, балконами, магазинами, городовыми и красными шарами на ниточках. В течение нескольких часов я широко раскрытыми глазами глядел в лицо цивилизации…» (Лев Троцкий. «Моя жизнь. Опыт автобиографии». Константинополь. 1930...) Кировоград и сейчас маленький, ухоженный, зеленый город.
Но всё же это не Москва шестидесятых–семидесятых. Не та энергетика. Не та возможность заявить о себе миру. И как диагноз нам всем – журнал «Метрополь» с Аксеновым, Ерофеевым, Паустовским. Понятно – метрополия. И ничего здесь пока не поделаешь. Пока еще только шестидесятые.

И не всё так просто, как кажется на первый взгляд. Жизнь готовит нам, и известным, и неизвестным, свои драмы. Мне всё важно, мне всё любопытно.
Я спускаюсь вниз, в детство Андрея.

Воспоминания
Андрей Вознесенский