«О кино, поэзии и драме», эссе

«Я, Арсений Александрович Тарковский, родился в Елисаветграде… (теперь Кировоград, Украина)...

…Мой город в ранах, от которых можно
Смежить в полете крылья и упасть…

У меня сжимается сердце. Кто еще так любил свой город. Как Бога, как жизнь…

Стихи о детстве. Грустные, волнительные, чуткие. И почти везде щемящая любовь к теплу и нежности родителей, к ласковому солнцу, степному ветру… Один из лучших русских поэтов ХХ столетия, утверждают современники...

...Я вспомнил далекие годы,
Мне снится – я снова стою
Под ранней звездою свободы
В степном неоглядном краю,

Где странник захожий – ошибкой
Мне силу недобрую дал,
И стал я певучим, как скрипка,
И легким от голода стал...

...Удары судьбы принимая,
Но взыскан высокой судьбой,
Земля мне навеки родная, –
Как равный стою пред тобой.

И стоит мое первородство
Того, чтобы в отчем краю
Нелегкое бремя сиротства
Нести, как недолю свою.

Автобиография
Арсений Тарковский

„...На Украине среднее образование было представлено единой трудовой семилетней школой. Я окончил одну из таких школ в Елисаветграде и покинул родной город…»

«…У меня был брат, Валерий, который был старше меня на три с половиной года, но эта разница оказалась для него весьма существенной – в 1917 году у него уже сложились политические взгляды, вероятно, под влиянием отца; настало время гражданской войны, он стал ее чрезвычайно активным участником, и был убит в своем одиннадцатом бою (против банд Григорьева) в мае 1919 года (ему было тогда 15 с половиной лет).»

Еще в ушах стоит и гром и звон:
У, как трезвонил вагоновожатый!

Туда ходил трамвай, и там была…

Какой трамвай? Откуда трамвай? В Кировограде нет никаких трамваев. И, кажется, никогда не было… «Мама! Ходил ли когда-то по Кировограду трамвай?» – «Ходил, – задумчиво отвечает мама, – давно, еще до войны. Потом его не восстановили...» Мама, Мария Семеновна Великая, вспоминает себя простенькой Марусей с побитыми коленками и спелой вишней в кошелке. Знойные кировоградские улицы. Каменная мостовая. «Тогда еще долго оставались рельсы…» – подумав, продолжает она.

...Туда ходил трамвай, и там была
Неспешная и мелкая река –
Вся в камыше и ряске.
Я и Валя
Сидим верхом на пушках у ворот
В Казенный сад, где двухсотлетний дуб,
Мороженщики, будка с лимонадом
И в синей раковине музыканты.

Июнь сияет над Казенным садом.
Труба бубнит, бьют в барабан, и флейта
Свистит, но слышно, как из-под подушки:
В полбарабана, в полтрубы, полфлейты.
И в четверть сна, в одну восьмую жизни.

Мы оба (в летних шляпах на резинке,
В сандалиях, в матросках с якорями)
Еще не знаем, кто из нас в живых
Останется, кого из нас убьют,
О судьбах наших нет еще и речи,
Нас дома ждет парное молоко,
И бабочки садятся нам на плечи,
И ласточки летают высоко.

Щемящие, теплые воспоминания. Поэзия стекает по каплям в тихую реку жизни. Далекой и сладостно-знакомой. Детство. Утраты, разруха, неприкаянность… и любовь. Взахлеб. До головокруженья. До надтреснувшей вселенной.
Двухэтажный дом Густава Фальца (бывшего управляющего барона Файн-Фальца) на Александровской. И она… Конечно, Мария. Конечно, окна в сад. Всё соткано из трепета и звенящего торжества жизни.

Первые свидания

Свиданий наших каждое мгновенье
Мы праздновали, как богоявленье,
Одни на целом свете. Ты была
Смелей и легче птичьего крыла,
По лестнице, как головокруженье,
Через ступень сбегала и вела
Сквозь влажную сирень в свои владенья
С той стороны зеркального стекла.

Когда настала ночь, была мне милость
Дарована, алтарные врата
Отворены, и в темноте светилась
И медленно клонилась нагота,
И, просыпаясь: "Будь благословенна!" –
Я говорил и знал, что дерзновенно
Мое благословенье: ты спала,
И тронуть веки синевой вселенной
К тебе сирень тянулась со стола,
И синевою тронутые веки
Спокойны были, и рука тепла.